"Николай Михайлович Почивалин. Метаморфозы (рассказ)" - читать интересную книгу автора

волосатые руки. При одинаковой краткости, совершенно разные у них были и
исходные биографические данные. Отец Джонни - итальянец, оставшийся в
России после гражданской войны; сочетавшись законным браком с молоденькой
учительницей, он однажды отправился менять барахлишко на картошку и сало,
жестоко простудился и скончался от крупозного воспаления легких, оставив в
наследство сыну все свои несметные богатства: знойную заморскую кровь,
нерусское имя и еще более экзотичную, музыкально звучащую фамилию -
Торелли. Семен был родом из глухого мордовского села, вырос в многодетной
крестьянской семье и лет до десяти, по его же словам, бегал со своими
сверстниками вообще без штанов, в длинной домотканой рубахе.
И удивительно, что, ярко выраженные антиподы, они не могли обходиться
друг без друга. Жили мы вообще дружно, но я находился как бы меж полюсов,
их же объединяла более прочная, какая-то глубинная привязанность, словно
каждый находил в другом то, чего не было у самого. Причем выражалась эта
привязанность во взаимном подтрунивании, постоянных розыгрышах. В
результате чего Джонни и обрел однажды свое прозвище. Элитно чистого,
бедняцко-крестьянского происхождения Семен, услышав про отца-итальянца,
увесисто изрек:
- А ты - граф!
Бумеранг стремительно был возвращен: негодуя, Джонни немедленно обозвал
Семена Аспирином; однако лишенная, казалось бы, всякого смысла графская
кличка прочно пристала к Джонни, тогда как вторая осталась только в
памяти, хотя и имела большее основание.
Дело в том, что Семен, по самую маковку налитый медвежьей силушкой,
здоровьем, был мнительным и очень любил лечиться, хотя за полтора года
ничем не болел.
Почему-то подозрение его всегда падало на горло: стоило случайно
кашлянуть, как он тут же откладывал книгу, молча заматывал шею дырявым
шарфом и пил порошок.
При этом совершенно безбоязненно, при любой погоде и температуре,
отправляясь за водой на кухню босиком по кафельному полу. Так же как при
любой погоде, даже когда из запорошенного снежком окна ощутимо сквозило,
преспокойно лежал на кровати с босыми непокрытыми ногами и, читая,
почесывал пятку о пятку.
Читал он много, упрямо, словно жернова ворочая; в затруднительных
случаях, бормоча, шлепал толстыми губами, брал не глядя со стула заранее
приготовленный словарь. Читает, посапывает, никого и ничего не слыша, и
вдруг захохочет, да так неожиданно громко.
- Эх и словечко! Се-ку-ля-ри-зация. Чтоб скумекать, еще десять слов
нужно. - Объяснив свою внезапную веселость, Семен сладко потягивался,
выносил окончательное суждение: - Хреновое слово. То ли наши: сказал -
табуретка, и все понятно. Никаких тебе справочников!
Просмотрев необходимые конспекты, а то и стишок сочинив, чем тогда
увлекался, я ложился, - Семен читал.
Возвращался с подозрительно затянувшейся репетиции музкружка Джонни,
раздевался, - Семен продолжал читать.
- Не сломал зубы - о гранит? - шепотом, не утерпев, осведомлялся Джонни.
- Мне свистеть недосуг, - тотчас откликался Семен.
Подготовка у него была послабее, чем у нас, кончивших городские средние
школы, нередко вроде бы совершенно обычные слова он произносил с