"Николай Михайлович Почивалин. Ольга Ивановна (рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Ладно, с этого и начну, как первый раз его увидала... У нас тут, как
война-то от наших мест отошла, госпиталь развернули. В корпусах бывшей
больницы - только-только перед самой войной достроили. В нем вот я и
работала. Санцтаркой... Молоденькая, глупенькая, а тут - кровь, страдания.
Или, хуже того, на носилках под простыней выносят... Иной раз подумаешь -
потруднее любой другой наша работа получается. Это ведь так говорят только
- ко всему человек привыкает. Неправда это, еще какая неправда. Если у
тебя внутри мохом не заросло, никогда к такому не привыкнешь. Всех
жалеешь... Когда бывает и сейчас еще: наглядишься за дежурство, домой
придешь, а в тебе дрожит все. Вот как человеку помочь хочется! А не всегда
можешь...
Ольга Ивановна поднимает виноватые глаза, слабо улыбается.
- Опять я не про то. Не могу спокойно о человеческом горе думать. Оно,
это горе-то, с Лешей меня ц познакомило.
Привезли его к нам сразу, как Воронеж освободили.
Многих там тогда положили. И у нас госпиталь забили сверху донизу, в
коридорах койки стояли... Заступила я, помню, в ночную, старшая сестра и
говорит: "Почаще в резервную заходи, новичок там трудный - после
операции..." Была это у нас такая боковушка - по хозяйству.
А как пополнение, девать некуда - так и туда. Последнее-то время койку
оттуда и вовсе не убирали... Вошла, и ровно меня по сердцу хлестнули чем.
Молоденькиймолоденький такой!.. Я сама еще девчоночка была, а он будто еще
моложе. Так потом и вышло: он с двадцать первого, а я с девятнадцатого, на
два года его была постарше. А лица-то его на подушке и не углядишь:
такое же белое. Одни только брови на лице и есть. Редко я у кого такие
видала - черные да густые-густые! Наклонилась над ним, чтоб дыхание
услышать, - глаза открыл. А они мутные, и губы, смотрю, синеют. Ну, бегом,
конечно за старшей. Сделали инъекцию - вроде отпустило. Дремлет,
постанывает, а я села напротив, дежурю и думаю: вот, мол, если на земле
правда есть - не помрет он!
Ольга Ивановна смущенно улыбается и, не замечая, приглаживает темные,
засеребрившиеся на виске волосы.
- Боялась я, как бы он ночью, перед рассветом, не отошел. Больше всего
в эти часы почему-то помирают...
А у него ранение осколком в живот было - знала я, чем это кончается.
Нет, обошлось. Пришел в себя, тут только меня и приметил. Пить попросил.
Напоила, велю, чтоб спал, а он мне одними глазами показывает: не хочу, мол.
А внутри-то, вижу, горит все: зубы сцепил, на лбу пот выступил. Вытерла
я ему лоб, сбегала в другие палаты и опять к нему. То забудется, то
очнется, а к утру-то заснул. Да так славно уснул, одни только губы сжаты -
будто и во сне боится, что боль наружу вырвется!..
И стала я с той ночи верить, что выкарабкается он.
Через два дня мы уже с ним разговаривали. Говорилато, положим, я: ему
не разрешала, да все равно словодругое скажет. Одно только плохое
примечала: пока говорю - слушает, улыбнется когда через силу. А как
умолкну, начну что-нибудь делать, обернусь невзначай - опять он с
закрытыми глазами.
Прихожу раз - сложил он руки на груди крест-накрест, как неживой уже.
"Больно?" - спрашиваю.
Покосился на меня.