"Петр Подгородецкий "Машина" с евреями " - читать интересную книгу автора

нам вешает их и говорит: "Документы завтра получите у командира части". Но
проносил я свой "орден" недолго, перед дембелем продал значок какому-то
узбеку за 35 рублей.
Праздники возвращения в штатскую жизнь прошли ярко, но быстро. Выпито
было много, но похмелье потихонечку начинало проходить. И во весь рост
вставал вопрос: чем заниматься дальше? И я стал думать, что же еще есть у
меня в активе, кроме феноменальных способностей. И тут я вспомнил, что в
армии начал писать песни...
Так вот, придя из армии осенью 1978 года, я стал думать, что делать с
разными песенками, которые я написал, отдавая (единственный, кстати, из
классического состава "Машины") воинский долг. Тем более что песенки были
без слов, в том числе и первый вариант "Поворота". Писать тексты я стал лишь
лет через двадцать, нанюхавшись кокаина. Со мной служил Сашка Козловский, а
его отец Геннадий Козловский был профессиональным поэтом, написавшим ряд
песен для Магомаева, с которым был знаком еще по Баку. Он и написал мне
целый ряд текстов. Ну а показывать их кому? Не в консерватории же. И тут
выяснилось, что одна наша соседка знает человека, который знаком с самой
Пугачевой. Так я познакомился с Олегом Николаевым, который работал в студии
ГИТИСа. Показал ему песни, они понравились, и я "на перспективу" был введен
в тамошнюю тусовку. Кутиков, Ситковецкий, другие ребята из "Високосного
лета", Байт, даже сам Градский - тусовались там все музыканты. А еще было
там пианино, и я на нем играл, кому-то помогал записываться - в общем,
внедрился в среду рок-музыкантов.
Где-то зимой 78-79 года меня пригласили на любопытное мероприятие. В
Доме композиторов было запланировано прослушивание и обсуждение программы
"Машины времени" "Маленький принц", о которой я уже упоминал. Формат встречи
был такой: сначала шло шоу, затем на сцену вытаскивался стол, за него
садились композиторы и начиналось обсуждение. Председательствовал Юрий
Саульский, известный своим неравнодушным отношением к "Машине", тем более
что его сын Игорь до отъезда в Америку играл там на клавишных. И вот
Саульский вопрошает: "Кто хочет высказаться?" Тут встаю я, представляюсь и
говорю то, что думаю. А думал я следующее: "В этой программе все притянуто
друг к другу за уши. Проза Сент-Экзюпери, стихи и песни "Машины времени"
объединены вместе только для того, чтобы получить возможность пройти
художественный совет. Ни о каком "синтезе искусств" речи быть не может".
Правда, потом Саульский смягчил мое выступление, и общий мотив встречи
был типа: "Надо дать ребятам шанс". Когда я зашел в гримерку, кто-то
процедил сквозь зубы: "Да, не ожидали..." Я думал, что меня даже побьют, но
обошлось. Женька Маргулис уже много позже признался мне: "Так хотелось тебе
тогда морду набить!" Но самое смешное произошло на следующий день. На
следующий день мне позвонили: Ситковецкий - с приглашением на работу в
"Високосное лето", Макаревич - с приглашением в "Машину времени" и еще
кто-то. Согласился я на "Високосное лето", потому что мне очень нравилось
то, что они делали, музыкальные мысли у них были очень интересные, то есть
было что поиграть. Взят я был вторым клавишником в пару к Крису. Правда,
репетировали мы вместе недолго. Я лег на операцию по поводу зрения, примерно
на полтора месяца. Вышел я в конце марта - начале апреля. И тогда Кутиков
сказал мне, что от Макаревича уходит коллектив, и было бы неплохо поиграть
нам всем вместе, то есть Ефремову, Кутикову, Макаревичу и мне. Продолжалось
это, наверное, около месяца. Ни Валерка, ни я к Макару не рвались. Я, во