"Сергей Подгорный. Вторая возможность (Авт.сб. "Взгляд с нехоженой тропы")" - читать интересную книгу автора

решил пойти дорогой староверов, искателей Беловодья. Вчитайся внимательнее
в его дневниковые записи, и ты поймешь, что было его-главной целью в этой
экспедиции. Он бредил Шамбалой и Махатмами, он был поглощен этой идеей!..
Я резко встал и взял с книжной полки Евтеева записи Рериха о
трансгималайской экспедиции, изданные в 1974 году.
- Вот, страница 253: "...Вечером наши ламы читали молитвы Майтрейе и
Шамбале. Если бы на Западе понимали, что значит в Азии слово Шамбала или
Гесер-хан!"
Дальше (я перелистнул страницу): "Среди дождей и грозы долетают самые
неожиданные вести. Такое насыщение пространства поражает. Даже имеются
вести о проезде здесь Учителя (Махатмы) сорок лет назад..."
"Двадцатого июля получены указания чрезвычайного значения.
Трудновыполнимые, но приближающиеся следствия. _Никто в караване еще не
подозревает о ближайшей программе"_, - я выделил эту фразу голосом.
"На следующий день опять важные вести, и опять спутники не знают о них.
Сверяйте эти числа с вашими событиями..."
"...Вчера буряты пророчествовали что-то сумрачное. Именно: "Посылаются
лучшие токи для счастливого решения дел". Предполагаем выступить через
Цайдам к Тибету девятнадцатого августа..."
Евтеев слушал с напряженным вниманием.
"Пятого августа. Нечто очень замечательное. В десять с половиной утра
над станом при чистом синем небе пролетел ярко-белый, сверкающий на солнце
аппарат..."
Я снова перелистнул страницу.
"За Ангар-Дакчином - Кокушили, те самые Кокуши, о которых знают
староверы на Алтае, искатели Беловодья. _Тут уж недалеко заповедные
границы_..."
Евтеев, глядя на меня далеким взглядом, задумчиво покачивал головой.
- И вот: "Ждем тибетские посты. Почему их нет? Что-то забелело вдали...
Снег? Но нигде кругом снега нет... Шатер? Но это нечто слишком большое.
Оказалось, гигантский гейзер глауберовой соли. Белоснежная, сверкающая на
солнце глыба; _уже заповедная граница_", - снова выделил я голосом.
- Но я все-таки не могу понять, - после паузы принялся за свое Евтеев,
- как он мог решиться на мистификацию?..
- Ничего слишком сложного, - ответил я. - Я много об этом думал. Эта
мистификация не бросает тень на его имя, она лишь оттеняет черты его
сложной, увлекающейся, в немалой степени противоречивой личности. - Я
чувствовал досаду оттого, что приходилось уклоняться в сторону от цели,
ради которой и затеял этот разговор.
- Во-первых, он ведь руководствовался самыми добрыми побуждениями; если
в истории с "посланием" еще можно - при желании - усмотреть какие-то
личные интересы, то в издании "Общины" они начисто отсутствуют даже для
предвзятого взгляда. Его одержимая вера в Шамбалу, Махатм, убежденность в
их чуть ли не решающей роли в жизни Азии, крайне преувеличенное
представление об их авторитете густо рассыпаны по страницам его книг. Сам
он в то время не обладал широкой известностью, но страстно желал добра,
считал свои мысли полностью _созвучными_ мыслям Махатм, а свои намерения -
взять то же "послание" - угодными им, и поэтому, как человек страстный и
_уверенный_, что делает _добро_, решился опереться на авторитет Махатм и
Шамбалы.