"Михаил Петрович Погодин. Васильев вечер" - читать интересную книгу автора

медведя, а по вечерам молодой человек рассказывал в свою очередь о брянском
обиходе, о Макарьевской ярмарке, о петербургских новостях и до такой степени
понравился, что майор, под конец недели заметив, какие ласковые взгляды
среди разговора бросал он на его дочь, слушавшую с глубоким вниманием,
вздумал предложить ему запросто ее руку вместе со всем ее имением.
- Мы выросли с твоим отцом вместе, крестами поменялись, - сказал ему
старик, разнеженный любимой мыслью, - одною палкою биты в полку - мне больно
хочется под старость пожить с ним еще вместе и порадоваться на общих внучат.
- Василий Демидович! Признаться ли вам - я затем сюда и приезжал, чтоб
увидеть дочь вашу: ибо батюшка и спит и видит, чтоб я женат был на ней и
породнил его с вами. Получив от меня известие, он сам хотел было приехать к
вам и просить ее мне в замужество.
- Настенька! По сердцу ли тебе Григорий Григорьевич? - закричал
восхищенный старик.
Настенька пришла и потупила глаза.
- Ермошка! за попом! Целуйтесь, жених и невеста.
Благословленный жених просил не откладывать и свадьбы, ибо отца
дожидаться здесь было бы очень долго, а пост был уж на дворе; ехать к нему
всем было также затруднительно, потому что целое семейство вдруг подняться
не может, да и хозяйство от этого потерпело бы очень много. Эти причины
показались уважительными, особливо невесте. Дожидаться больше было нечего:
приданое Настеньке еще покойная мать приготовила, и сундуки в кладовых
стояли верхом, церковь была близко, и так чрез неделю при множестве
повещенных гостей была разыграна свадьба.
Старик не мог нарадоваться на молодых, а они друг от друга были в
восхищении. Муж ласкал жену от утра до вечера, смотрел ей в глаза и
предупреждал всякое желание. Только и дела было у них, что они целовались и
миловались. Между тем званые обеды у себя, в гостях, гулянья, катанья,
вечерние пиры не прерывалися.
Месяца чрез два зять сказал, что ему пора уж ехать с женою к отцу,
который в своем письме понуждает его воротиться, желая поскорее увидеть
молодую невестку.
- Делать нечего, детушки, - сказал наконец старик, - ступайте с Богом!
Настенька, не плачь! не век прожить тебе в отцовской пазушке! Убравшись
дома, я сам приеду к вам по первопутенке.
- А потом мы к вам всею семьею, - перервал веселый молодой.
- Вот и ладно! так мы и станем провожать друг друга - из муромских
лесов да в брянские, а из брянских в муромские.
В неделю молодые собрались; они распорядились ехать на своей тройке, то
есть на той, на которой ездил муж к Макарью, а за приданым хотели из дома уж
прислать после подводы четыре. Когда все готово было к отъезду, отслужили по
обыкновению путевой молебен. Дочь рыдала безутешно, несмотря на прежние
веселые сборы, и, прощаясь, так повисла на шею отцу, что едва мог оттащить
ее муж. Старик благословил ее в кибитке почти без памяти: так тяжело было ей
расставаться с своим родимым обиталищем. Ямщик ударил по лошадям. Поехали.
Много ли, мало ли времени в тот день они проехали, неизвестно: муж,
имея слабое зрение, опустил рогожу с кибитки от солнца, а жена, утомленная
при прощанье, уснула на десятой версте и проснулась уж вечером, когда лошади
остановились у ночлега.
- Вставай, - сказал муж.