"Михаил Петрович Погодин. Преступница " - читать интересную книгу автора

нимало не удивились моим разговорам.
Но с сего времени утратилось мое спокойствие. Я увидела бездну, на краю
которой стояла с извергом подле себя. Я трепетала при малейшем шорохе и
стуке: затопает ли лошадь, скрыпнет ли дверь, войдет ли незнакомый человек;
во всяком слове, мне казалось, был какой-нибудь намек на меня. Я боялась
гулять одна по саду, не могла ни молиться, ни читать, ни думать. По целым
часам сидела склавши руки, без всякой мысли, с одним страхом. Родители
подумали, что я занемогла, и стали меня лечить, но не вылечили: лютый червь
точил мое сердце, мой мозг. - Образ задохшегося купца сменился в моем
воображении отвратительным образом дворника. Я беспрестанно смотрела на
дверь и как будто дожидалась его, и дождалась: он пришел опять. "Ну,
голубушка, ты дала мне намедни денег, стало быть, точно я схоронил твою
беду: на что б тебе расплачиваться за няню - и запираться поздно, наша
монахиня. Те деньги вышли. Давай мне еще". Я бросила ему, что принесла с
собою, зная наперед об его требовании. "Нет, этого мало". - "У меня нет
больше". - "Сними кольцо с руки, вынь серьги из ушей. Кресты да перстни те
же деньги". Я отдала ему все и стремглав убежала, как от дьявола, который
приходил вытягивать мою душу.
С сих пор мысли мои обратились на один предмет: как бы набирать больше
всякой всячины и удовлетворять поскорее требованиям дворника, который стал
посещать меня чаще и чаще. Я сама уже заранее устраивала так, чтоб свидания
происходили скрытнее, отпирала калитку в назначенное время, подкладывала
подарки. Все вещи свои, которыми могла располагать незаметно, я передавала
ему: и гребни, и булавки, и перстни, и платки, и шали; и матушка стала
замечать, что я всегда хожу в одном и том же платье. - Я истощила все
предлоги, под коими испрашивала прежде денег у батюшки, и он с
неудовольствием выговаривал, что я уже слишком много употребляю на свои
благодеяния. - На достойные благодеяния употребляла я их! - Между тем
дворник приобрел надо мною большую и большую власть. Я не смела выговорить
пред ним слова и повиновалась его взгляду. Как он был страшен! Взглянув на
него, я всегда готова была решиться на все, лишь бы только скорее избавиться
от его ненавистного присутствия. Он замечал это, и дерзость его
увеличивалась в той же мере, как увеличивалась моя покорность.
Однажды я могла припасти ему только один старый шейный платок - он
рассердился. "Клянусь богом, - сказала я ему, упавши в ноги, - что не могу
ничего дать больше. И так хожу я уж оборванная..." - "Крадь!" - закричал он.
"Как! я стану красть!" - "А разве душить людей лучше? - Ты одна у отца с
матерью, нынче ли, завтра ли все будет твое. Они и сами рады бы отдать все,
лишь бы спасти тебя от гибели. Слушай: я скоро перестану ходить к тебе, мне
надо идти к барину в Москву за паспортом. Это, может быть, в последний раз".
Как я услышала это слово: в последний раз, - я обеспамятела от радости: мне
казалось, что все мои несчастия кончились.
"Изволь, - сказала я ему, - приходи в воскресенье". Я украла бумажник у
матушки, и рука моя не дрожала; я не помнила, что делаю; я радовалась и
веселилась, думая только о том, что изверг скроется скоро с глаз моих. - В
воскресенье я отдала кошелек ему - и к ужасу узнала, что он останется еще на
месяц. Он велел копить мне денег на дорогу. По крайней мере я увидела конец
своим мучениям. Я считала всякий день, всякий час; между тем он ходил ко мне
беспрестанно и выманивал деньги под разными предлогами. "Ведь все равно, -
говорил он мне в утешение, - раз украсть или десять". Я крала и передавала