"Радий Погодин. Где леший живет? (Рассказ) (детск.)" - читать интересную книгу автора

Петух окончательно осатанел, бросился курицу топтать, свалился и
закричал диким криком, лежа на крыле, - крик этот был то ли исступленным
рыданием, то ли кому-то грозил петух, то ли обещал.
Возле танков - может быть, запах кухни тому виной, может быть,
петушиный крик - пригрезился танкисту дом сытый, с занавесками кружевными,
веселая краснощекая девушка с высокой грудью и послевоенный наваристый суп
с курятиной.


ГДЕ ЛЕШИЙ ЖИВЕТ?

Я поглажу тебя лапой бархатной
На богатство, на радость с милым дружком.


Человек лежал у сосны на мягкой многослойной хвое.
Сосна роняла хвою каждый год - прикрывала молодые побеги своих корней
от стужи, охраняла их от соседней травы и от горьких поганых грибов. Ниже,
где начиналась трава, между старых пней, розовым цветом вскипали брусника
и вереск. Из трухлявого пня, из самой его сердцевины, поднималась березка
с изогнутым тонким стволом. Еще ниже, за можжевельником, по песку, шла
осока, примятая человеком, и на ней кровь.
Осока спускалась к болоту, ржавела и сохла в черной воде.
На болоте высокие кочки, желтые жирные цветы на них. И в цвету
тонконогая клюква.
Над болотом дурман.
Человек припал к темной хвое лицом, неподвижный и грязный. Зеленая
тина засохла в его волосах. Сапог на нем не было. Из разорванной
гимнастерки торчала нательная белая рубаха, запятнанная болотом и кровью.
Сенька стоял у сосны - вцепившись в сосну. Слушал: дышит - не дышит?
А может быть, дышит еще...


По всей земле, завоеванной немцем, летела бумага. Она засоряла улицы
городов, и без того не метенные, заваленные кирпичом битым, битой мебелью
и штукатуркой. Бумага двигалась по дорогам, висла на порванных проводах
телеграфа, свивала в кустах желтоватые грязные гнезда. В этих гнездах
шевелились острые черные буквы, красивые и надменные.
Бумага летела в поля и леса. Ветер нес ее с места на место и ронял в
воду, где она погибала.
Но не кончалась она - все летели по дорогам обертки, газеты,
воззвания, журналы, приказы, запреты. И не было им конца. И не было близко
той широкой воды, в которой бы эта бумага погибла вся - от грозной угрозы
до грязной подтирки.
Старик Савельев сидел на крыльце своей избы, на теплых досках,
изрытых до половины их толщины ногами многих людей за многие годы.
Стариковы руки лежали на коленях. Чем-то, может быть сухостью и цветом,
напоминали они отодранную, но не совсем оторванную от ствола кору старой
осины. Сатиновая выцветшая рубаха свободно плескалась на нем, словно уже
принадлежала ветру, и ветер не уносит ее потому лишь, что не желает мешать