"Радий Погодин. Бабник Голубев (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

второе место - сразу за демократией. Понятие "честь" влачилось у него в
конце списка. Он считал это качество проявлением заносчивости. Последним и
самым непонятным для него было классовое сознание.
- Вам звонила ваша приятельница Инга, - сказал бледный Бабс. - Ну,
эта, загримированная, которая вчера приходила.
"Ах ты змееныш. Я тебя карбофосом".
- Бабс, ты такой умный. Ответь. Христос пытался обратить Магдалину к
богу. Магдалина пыталась обратить Христа к женщине. Может быть, оба они
преуспели и именно поэтому Христу пришлось покинуть наши Палестины? Насчет
аморальности? А?
Бабс покраснел, напряг лоб в поисках достойной колкости.
Алла Андреевна положила руку ему на плечо и попросила проводить ее в
ванну руки помыть и на кухню - поставить чайник.
Никого из приятельниц Голубев на кухню не допускал, они шмыгали у
него из дверей входных в дверь комнатную.
Бабсовы родители царили в кухне, большой и светлой, Бабс оккупировал
прихожую. Голубев не возражал - черт с ними, - он завладел ванной. Бабсова
семья ни полотенец, ни зубных щеток там не держала, а перед семейным
помывом дезинфицировала ванную комнату карболкой.
Кофе Голубев варил у себя в комнате на спиртовке.
На кухне уже звучал квартет, это в разговор Аллы Андреевны с Бабсом
включились Бабсовы папа с мамой, о которых в писании сказано, как
утверждал их дружок профессор Гриднев, что количество интеллигентов есть
величина постоянная, от количества населения не зависящая. Себя Голубев к
интеллигенции не причислял, и это было его оружием.
Он уже поставил на стол печенье, конфеты, вино, когда Алла Андреевна
принесла из кухни чайник.
- Очень милые у вас соседи. Они вот со мной согласны, что вы,
ленинградцы, безобразно относитесь к своему городу. Чудо какой город. Это
надо же - так его запустить. Непростительно.
Досада залила глаза Голубеву, как пот. Он вытер их носовым платком.
Кашлянул. Ему показалось, что язык хрустит во рту, как ледышка. Он и язык
платком вытер.
- Вы фифа, - сказал он. - Да, именно фифа. И каждая такая фифа что-то
вякает о Ленинграде и ленинградцах. Ленинградцев в городе, кстати,
наверно, процентов двадцать, и все дамы. Остальное население невесть
откуда. Я, например, тверской. У нас в институте ни одного мужика, у
которого родители были бы ленинградцами, все из Тмутаракани. Да и не в
этом дело. А дело в том, что Ленинград не мой. Он наш, понятно вам? -
общий, всесоюзный, всемирный. Вот вы сделаете что-нибудь для Ленинграда,
напишете, как человек страдающий, поднимете шум? Ни шиша! Потому что вы
фифа. И вам не Ленинград жаль, а радостно от возможности кого-то осуждать,
кому-то портить вашей лживой правдой настроение и нервы. Потому что фифы
всегда такие, и покуда они не переведутся все до единой и их зародыши
тоже, мир будет плохо устроен, а Ленинград паршив.
В дверь постучали. Просунулся Бабс. Он принес вазочку с морошковым
вареньем, которого Алла Андреевна никогда не ела. Глянув на Голубева, Бабс
поставил вазочку на стол и задним ходом откатил в коридор.
Алла Андреевна заплакала.
- Вы правы, - сказала она. - Мне было очень хорошо, и я утратила