"Радий Погодин. Салат с кальмарами (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Скачкове.
Помещение там оказалось небольшим и очень светлым, освещенным
старинной люстрой. Оно было полно людей. Все его, Скачкова, уже знали, все
ему улыбались. Мужчина, седой, как и Алоис, и тоже до сорока, в синем
костюме и малиновом галстуке, протянул ему руку. Скачков пожал - рука была
сильной, привычной к пожатиям. "Хозяин, - подумал Скачков, - Константин
Леонардович". И еще он подумал, что врачей нельзя называть по имени,
только по имени-отчеству. Нельзя лечиться у Васи, тем более у Васьки.
"Проходите, Васька вам сделает операцию. Это невозможно. Константин
Леонардович - это да. Уйти бы. Кто тут поблизости живет? У кого бы денег
занять?"
Женщин в комнате было больше. Их, наверно, было двенадцать. Разного
возраста. Одна совсем молоденькая, бледная, как стеариновая свечечка.
Мужчин без Скачкова и без Алоиса трое.
У Алоиса по роже было видно, что он здесь свой, - он светился, словно
был приобщен к таинству.
Все здесь светились - улыбались. Когда Скачков взглядывал на
кого-нибудь конкретно, тот сразу начинал светиться улыбкой. Покрывался
улыбкой, как смазкой. Улыбка - сливочное масло. Улыбка - солидол.
Касторка.
В помещении оказалась еще одна дверь. За ней винтовая лестница. Туда
хозяин пошел и все за ним потянулись. Скачков, когда жил в общежитии,
мечтал поселиться на углу улицы Мира и Кировского проспекта в башне. Он бы
сверху на всех смотрел, на всю суету. А это замысловатое помещение, скорее
всего бывшее фотоателье с башней, каким-то образом досталось врачу.
"Наверно, по блату, - подумал Скачков. - Все врачи блатники. Это раньше
были врачи: доктор Чехов, профессор Бехтерев... Теперь улыбка - вазелин".
Скачков незаметно, как ему казалось, но цепко, это тоже казалось
только ему, приглядывался к гостям доктора. Что-то странное было в них.
Кроме улыбок. Что-то в спокойствии глаз.
"И эти его гости все блатные. Вот рыжая - завмаг, как пить дать".
Поглядывая на высокую рыжую, Скачков гадал, по какой линии она завмаг. По
промтоварной или по продовольственной? А рыжая протиснулась к нему и
спросила шепотом:
- Могли мы с вами где-нибудь встречаться прежде? На Тихом океане?
- Не знаю, - сказал он. - А вдруг могли...
Рыжую прижали к Скачкову. Она была мягкая, как бы бескостная. Глаза
спокойные, как вода в подвале.
- Меня зовут Регина, - сказала она. - Святых тут было меньше. Где-то
новых купил. Он богатый. У него частная практика. Он талантливый. И что-то
видит кроме. Таких бы побольше. - Она повернулась к Скачкову спиной и
прижалась, словно он был печка, а она с мороза.
Башня была увешана иконами, колоколами и прибитым прямо к дощатым
стенам скорбным хламом, уцелевшим после пожара. Куски обугленного карниза,
ходики, деревянные ложки - даже обугленный валенок висел тут как распятие.
- Это не культовое помещение, - сказал Константин Леонардович
Скачкову. - Такая музыкальная комната. Иконы поддерживают звук колоколов.
Создают в нас лично наше внутреннее эхо. Все это служит для подавления
поля независимости, суггестивного протеста, или социальной иронии. Короче
- для формирования фоноформа нашей души. Фоноформ очень важен, очень. Наш