"Радий Петрович Погодин. Дверь (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Пошли в Летний сад. Мне легче будет в саду.
"А мне?" - подумал Петров.
Население города было одето в плащи и куртки, но все были
простоволосы - лето все же. Мужчины поглядывали на Зину - Петров смущался,
словно нес позолоченный напольный канделябр из комиссионки, -
спрашивается, зачем, это же из другого быта? И во взглядах мужиков тоже
что-то подобное спрашивалось. Но маленькая девочка в его душе смеялась
смехом маленьких колокольчиков. Снова пошло чириканье и попискивание, и
мобиль гудел струнами, хлопал разноцветными плоскостями, поворачиваясь в
пространстве и как бы деформируя его. Но голосистее всех были желтые птицы
на длинных ногах - канарейки петровской души. И душа Петрова распускалась
щедрым деревом. Она готова была зацвести... Зацвела...
Ни испуга перед Зиниными откровениями, ни зажатости Петров больше не
чувствовал, он приготовился дарить ей плоды своей мудрости, полагая, что
рассказ ее будет коротким и, может, даже смешным. Петров даже подумал о
Зине: "А что она любит в быту? Какую пищу? Наверно, простую. И овощи".
В Летнем саду, прямо над Фонтанкой, на гранитной дорожке,
отгороженной от сада густыми, стриженными в рост человека кустами, стояла
скамейка. Было тихо. Совсем безлюдно. На спуске у самой воды сидел рыбак.
На другой стороне реки ширококрыло раскинулся Прачечный дом.
- Я сюда иногда прихожу посидеть, - сказала Зина. - Эта скамейка,
наверное, потерянная или списанная. Наверное, здесь молодежь целуется, а
милиционер их ловит. Приманка такая, - добавила она шепотом.


Не поехал подполковник пехоты в Ленинград, не решился оставить жену
на степном кладбище без присмотра. Он часто спрашивал: "Вызова еще нет? -
и качал головой: - Ты не мучайся, Зинка, ты поезжай". И уходил в город к
друзьям или в часть, но чаще к жене на кладбище, где пахло полынью и
масляной краской. Веки его превратились в красные валики от слез, которым
он не давал вытекать.
А Зинка уже свое выплакала и теперь скучала.
Возвращаясь домой, отец говорил:
- Опять с парнем в параднике терлась?
- Да это Илюшка, он просто так.
- Смотри, Зинаида!
Зинка поднимала над головой руки, сцепленные в пальцах, изгибалась в
стане, как бы потягивалась, и пуговички на ее блузке расстегивались.
Отец махал на нее рукой.
- Эти выпуклости, Зинка, в Ленинграде приемная комиссия в расчет не
берет. Хочешь через выпуклости пройти - давай в Чикаго.
Зинка смотрела на своего вдруг резко постаревшего отца жалеючи. Он
стригся наголо, отчего казался морщинистым и щетинистым. Кожа на открытых
местах была у него серо-коричневая, с тем рисунком, что называется
крокодиловым, такого цвета, что бывает у человечков, вылепленных
ребятишками из грязи. А глаза - как две голубые ягодинки. У Зинки глаза
были серые.
Ее отец, подполковник пехоты, еще недавно горел мечтой, отчего,
невзирая на лютый радикулит, обливался холодной водой под душем.
- Там, - говорил он, - климат сырой. Все хорошо, а климат сырой. -