"Радий Петрович Погодин. Мост (Повесть)" - читать интересную книгу автора

ей на ноги, улыбнулась:
- Кранк.
Танкисты шваркнули шлемы оземь. Пошли вприсядку. Они рвали влажную
землю кованым каблуком. Выкручивали с корнем траву носком башмака в
замысловатой лихости плясовых колен. А когда утерли бледные лбы, у
танкистов - не у пехоты - лбы всегда белые, даже у кавказцев и азиатов,
Серега кивнул французу.
Француз перед тем пошептался о чем-то с женщиной в зеленом платье.
Заиграл француз кружевную музыку. Как бы переплетались теплые струи, их
ветер рвал, а они, качнувшись, снова лились и переплетались все туже.
Танцовщица-бельгийка подошла к Миколе, а Микола из тех трех русских
братьев, которые все на "М": Микола, Микита и Митрий, у которых кисти рук
шириной с лопату; улыбнулась она ему, мосластому солдату-отроку,
длинношеему, сбрившему в первый раз завивающуюся от самого корня бороду
бритвой "Золинген", взяла у него девочку, с которой они глазами
кокетничали, носами прижимались, что-то пошептала ей и пустила ее одну.
Девочка пробежала в центр круга, к костру. Встала там, закинув голову
и подняв руки. И вдруг ее принялось трясти. Вздрагивала она в такт музыке.
Она стояла и вся шевелилась. Шевелились толчками бедра, изгибалась и
спрямлялась волной спина. Девочка стала струей, слилась с музыкой. Потом
стала многими струями. А когда не видавшие ничего подобного разведчики и
танкисты промигались, когда с них сошло первое оцепенение, они увидели
женщину. Увидели безнадежное любовное одиночество. Страстный призыв. Стон
тела.
Пальцы девушки в брюках и ее зубы впились в Васькино плечо, она вся
прижалась к его боку плоско и сильно.
Девочка превратилась в карлицу. Лица ее не было видно, оно было
обращено к небу как бы в мольбе.
Все стояли понуро. Неловкость всех сковала. И вдруг Микола сказал:
- Да что же это делается? Братцы! Славяне! Она ж дите...
Микола шагнул из круга, подхватил девочку, освещенную языками костра,
все еще бьющуюся в несуразных после его выкрика толчках, и прижал к себе.
Он гладил ее по голове и утешал. И даже немножко бранил ее за что-то
такое, о чем знали только они. Его слова не имели смысла, и никто их не
запомнил, имели смысл боль его, и его громадное недоумение, и его любовь.
Кто-то из танкистов протянул девочке шоколад, у танкистов всегда запас -
на танке быка увезешь. Француз в длинном шарфе смотрел в сторону, он играл
все тише, но все играл. И вдруг застонала-заплакала женщина-мать в
красивом зеленом платье. И не было ее вины. И все это понимали. Она
танцовщица. Она и дочь свою ведет к танцам сызмала. Сызмала тело
приучается к ритму, кость - к движению, мышцы набирают пластику, и
упругость, и грацию, и зазывность. А без этого танец - тьфу, теловерчение.
Женщина плакала навзрыд. Француз-аккордеонист гладил ее по спине. Она
вцепилась в аккордеон, и склонилась над ним, и царапала сплоченные мехи
ногтями. И все тяжелее и тяжелее обвисала на Васькином плече девушка в
свитере. Она уже не прижималась к нему. Ей была нужна другая помощь -
наверно, она не ела дня три и сейчас теряла сознание.
Они подвезли француза, танцовщицу-бельгийку с дочкой и девушку до
большого города. Вещей у них было - что на себе, да аккордеон, да кое-что
из одежды. Они надеялись, чтобы идти дальше, раздобыть в городе детскую