"Радий Петрович Погодин. Мост (Повесть)" - читать интересную книгу автора

коляску. Детских колясок было много, даже могло показаться, будто бы
инженеры вермахта мозговали не над танками - над колясками. Микола же так
и вез девочку на руках и все рассказывал, что у него сестренка такая же -
нет, постарше, - должна в первый класс пойти. "Наверно, закончила первый
класс-то: немца-то из деревни когда выбили? Наверно, односельчане
как-никак школу новую примудрили - как же колхозу без школы? И ты в школу
скоро пойдешь..."
И девочка спала на его груди, такой широкой, что она могла бы на ней
спать раскинувшись, но она спала свернувшись, и только бог знает, что она
видела во сне, - она вздрагивала и цеплялась за карман Миколиной
гимнастерки.
У костра под выкрик Миколы Егоров Васька вдруг вспомнил Зойку. Это
было как удар - а если Зойка с ребенком? Всю войну с дитем... Сознание
такой возможности переросло в уверенность. И уверенность эта сделала
значительным все вокруг - а сам он мельчал в этом вырастающем мире. Птицы
становились огромными, ветры - невыносимо сильными, ночь - непроглядной и
бесконечной. В этой ночи, в пятне света, с двумя тенями - одной темной,
другой лиловой и полупрозрачной - шла девочка. Платье у девочки белое, из
припасенного к маминой свадьбе шелка. И босиком она - обувь вся уже
износилась. Разве что в лапотках. Видел Васька Егоров детей в лапотках.
Встречали их, освободителей, школьники в пионерских галстуках, сбереженных
тайно, и в лапотках.
Девочка шла по сиреневой площади, перепрыгивала с одной булыжины на
другую. Булыжины подбирались большие и плоские, словно плиты, чтобы
площадь была красивая, чтобы он если не Зойку, то хоть площадь запомнил бы
эту дивную.


Зойка жила во дворце - у дверей доска: "Охраняется государством".
Собственно, во дворце размещался Дом отдыха имени отца русского фарфора
Д. И. Виноградова, но пять комнатушек в левом дворцовом флигеле были
выделены под общежитие.
Если бы солдат Егоров сразу пошел не в глубь парка, а по тропе вдоль
реки и, следуя ее изгибу, обогнул разросшиеся на мысу дубы, то на крутом
берегу увидел бы чуть отступивший от крутизны розовый дворец, ахнул бы от
этого чудесного вида солдат, и чувство вины с еще большей силой навалилось
бы на него.
И не узнал бы Васька Егоров Зойки, не выпала бы ему встреча с ней.
Дворец был странен.
Но не обвалившиеся карнизы, волюты, антаблемент, не поросшие травой и
древесной молодью террасы с перекосившимися плитами и съехавшими наземь
ступенями, не обсиженные лишаем балюстрады, не расслоившийся, пахнущий
плесенью камень делали дворец странным - руинный возраст возвышает
архитектуру, рождая в душах эхо трагического, - дворец выглядел странным
потому, что поверх разрушений, даже поверх угнездившейся в щелях травы и
лепешек мха был покрашен недавно краской панталонного цвета. Но и
униженный малярным беспутством дворец возвышался мужественно и величаво
над фанерно-реечными конструкциями, обязательными для домов отдыха.
Чаще память выдает суть события сразу, но иногда плутает в деталях и
запахах, подходит к сути кругами, восьмерками, подойдя - отдаляется и,