"Радий Петрович Погодин. Мост (Повесть)" - читать интересную книгу автора

отдалясь, плетет узоры ассоциаций. Да и кто знает, где она - суть?
Память Васькина, как библиотекарша - краснеющая и деликатная
подвижница истины, выдает картины по каталогу. Например, танк БТ-3,
простреленный насквозь, еще пахнущий горячим соляром и горелой
электропроводкой. Капонир для зенитной пушки с раздавленными зелеными
ящиками из-под снарядов. Или просто траншею - на дне пустая коробка
"Казбека".
Но не было этого. Была волейбольная сетка. Плетеный джутовый мат у
входа. Были закрашенные глаза витязей, стоящих с копьями и щитами между
колонн. Был запах ранней осенней прели и яблок.
Прочитав охранную доску, Васька не почувствовал себя негодяем - как,
мол, государство может памятники охранить, если он, солдат Егоров, бежит?
Васька смотрел на Зойку и о войне не думал. Показалось ему даже на миг,
что гуляет он с Зойкой на Крестовском острове в новом костюме - лацкана
бабочкой. Натренированная спина вздувается под пиджаком каменными буграми.
Гуляет Васька с Зойкой под руку и объясняет ей приемы академической
гребли. И вот сейчас подойдут они к продавщице мороженого.
Васька зажмурился от такого, как ему показалось, стыдного
воображения, головою потряс и кулаком себя по лбу ударил, выбивая остатки
хмеля.
Он остановил Зойку за локоть.
- Не пойдем, а...
- Куда не пойдем? - спросила Зойка ласково.
- К тебе не пойдем.
- А куда же мы пойдем? - Зойка подняла на Ваську глаза. Это был не
взгляд - это были две невесомые шаровые молнии. От их прикосновения
Васькина воля потекла, как олово, и горячо стало всему телу.
Запах дезинфекции в коридоре смешивался с запахом олифы и тройного
одеколона - здесь же и парикмахерская была: "Только для отдыхающих".
Внутри стены дворца - и мрамор, и деревянные панели - были закрашены
масляной краской. Метра на два вверх - фисташковая, выше - белила,
подсиненные щедро и неравномерно. У амуров на потолке тоже закрашенные
глаза.
Комнатка у Зойки маленькая. Шифоньер, этажерка, стол круглый, два
стула, кровать узкая, железная, с панцирной сеткой. И камин кафельный. На
изразцах с густой сеточкой трещин кобальтовый узор из сельской зажиточной
жизни в стране Голландии.
- Он тоже закрашенный был. Я отмыла. - Зойка погладила камин и пошла
к окну. - Надо будет снова закрасить - погуще.
Две поджарые свиньи разрывали длинную клумбу-рабатку с душистым
табаком. Зойка села на подоконник. Солнца луч закипел на ней, превратил
крепдешин в золотое облако. Васькины руки рванулись ее обнять. Он тоскливо
осадил их и подошел к Зойке, и на подоконник сел - только чтобы не видеть
ее в золотом сиянии, только чтобы светило не портило ее линий, не палило
ее волос.
Васька понял - говорить нужно. Говорить, говорить, чтобы, как ему это
казалось, сохранить человеческое.
- Мы у моста стояли, - начал он иссушенным голосом. - Я уже говорил.
Мы с одним другом в одном окопе вдвоем. Его Гогой звать. Умный... Я таких
и не встречал раньше. Он говорит - мы атланты.