"Радий Погодин. Приближение к великой картине" - читать интересную книгу автора

Чтобы было понятно, о чем все же идет речь, посмотрим бегло на полотно
Карла Брюллова. Первая задача живописца: вообразить протекающее в трехмерном
пространстве драматическое действие и перенести его на плоскость холста.
Драматическое действие, естественно, зависит от доминанты предлагаемых
обстоятельств. У Брюллова это - ужас. Ужас объединяет всех: и живых, и
мертвых, и даже падающие с храмов статуи. Колорит задан извержением. Цвета
предельно сближены. Выбранная для картины эллиптическая композиция
интравертивна, она как бы локализует все - все, что может быть использовано
для выражения ужаса. Но от картины зритель не бледнеет и не отворачивается,
а разглядывает ее с явным удовольствием. Очень камерно, хотя размер полотна
велик, очень изящно - изящен даже сам ужас, и потому - не страшно.
У Иванова задача принципиально иная - свобода во всей множественности и
многогранности этого понятия; и сомнение, и неверие, и робость, и радость
откровения, и провидческая грусть, и вздох, и вера пророка в согласие.
Поэтому и подход к решению картины не может быть формальным, она естественно
должна быть и многоцветной, и многозвучной. Иванов не решает свой тезис -
"высший момент истории" только как постижение явления через
"интеллектуальную интуицию". Он решает его абсолютно. Работая над картиной,
он устремляется к природе, поскольку, как считали подлинные романтики, любой
миф надо пережить не как аллегорию, но как высшую реальность. Иванов следует
мысли Шеллинга, духовного отца тогдашних романтиков: "Универсум создан
творцом по законам красоты, и созерцание красоты природы тождественно
созерцанию бога, разлитого в природе". Еще не приступая к большой картине,
Иванов знал, что Христа напишет он на фоне макрокосма.
Сначала Иванов выбрал для "Явления" тоже эллиптическую, модную в те
годы у академических романтиков, композицию, но образовывающая круг толпа
скорее напоминала заговор, далекий от всемирности. В задачу же художника
входило показать людей, как раз не способных к единению через корысть. Тут в
толпе и фарисеи - книжники, радикальная религиозная секта, создавшая
впоследствии талмуд, и саддукеи, религиозная секта, поддерживающая и властей
предержащих и притеснителей-римлян, тут и левиты - выходцы из знатных родов,
жрецы Иерусалимского храма, и рыбаки - ученики Иоанна Крестителя, будущие
апостолы Христа. И богач, и раб. И старики, и дети.
Иванову нужна открытость. Он останавливается на греческой барельефной
фронтальной композиции. Художник, конечно, усложняет себе работу.
Фронтальная композиция так торжественна, что может составляться лишь из
типического, более того - из архитипического. И тем не менее он
останавливается на ней. "Не бойтесь, - скажет он потом молодому художнику. -
Не живите у бога на задворках".
Меня не оставляет чувство, что говоря о Боге, он хорошо знает сей
предмет. И что своей картиной он как бы переносит через десятилетия, войны и
революции евангельский монументализм, как необходимый нам сегодня масштаб
свободы. Историческая картина Иванова не уход в прошлое, но билет в будущее.
И вполне возможно, в то будущее, которое еще грядет. Вот почему я не могу
"писать попроще, поскольку для подростка". Нельзя об этой картине писать
просто. Упрощенно можно. Но даже в годы "застоя" о "Явлении Христа народу"
упрощенно писать стеснялись...
Прежде чем изложить сюжет картины и, может быть, тем завершить работу
мне все же хочется спросить у Иванова: но почему же Христос на картине такой
маленький?