"Владимир Покровский. Танцы мужчин" - читать интересную книгу автора

превращалась в пот.
- Но ведь его убили за это.
- Он сам застрелился.
- Это версия.
- Он сам застрелился, я тебе говорю. Я его понимаю. Но он не виноват.
Чем дальше, тем легче стать виноватым, вот в чем штука. Скоро и шагу
ступить будет нельзя, чтобы перед кем-нибудь не провиниться.
- Пап, - сказал вдруг мальчишка совсем мальчишеским тоном. - Я остаться
с тобой хочу.
Их глаза встретились - недобрые глаза отца и умоляющие - сына.
- Нет.
- Я не хочу в интернат. Почему я должен жить один? Что я...
Дайра хотел ответить, сказать все, что полагается отвечать в подобных
случаях, хотя и не полагается их допускать. Что скафы вообще не имеют
права жить с родственниками, даже иметь родственников им не рекомендуется,
и если кто-нибудь узнает, то будут крупные неприятности, но мальчишка на
это мог спросить, почему бы Дайре не бросить работу, которую он с таким
постоянством клянет, и Дайре нечем было бы крыть. Быть скафом -
действительно святое дело, можно всем для него пожертвовать, это же не
слова, а правда чистая, но так хочется выйти неискалеченным, пройти сквозь
все зажмурившись, и он сказал, прицелившись глазами в мальчишкин лоб:
- Ты должен понять, что любить мне тебя нельзя сейчас.
И тут же почувствовал, что сказал пустые слова, от которых впору
поскучнеть моментально, столько раз они говорились, однако мальчишка не
поскучнел.
- А потом?
- Что?
- Потом ты будешь меня любить? - спросил он, умиротворенно соглашаясь с
отцом.
- Конечно! (Проклятая, неумелая, стыдная нежность!)
- А как? - мальчишка словно сквозь обморок спрашивал.
- Ну, как? Целовать буду. Обнимать. Ласковые слова говорить.
- Как мама?
Они сидели друг против друга, залитые солнцем, мальчишка хрустел
последним гренком, пыль сверкающими точками летала по кухне и жара
вступала в свои права, а Сентаури в это время бегал к телефону; и два
импата смотрели на мраморную поверхность стола и думали; и страшный запах,
и выщербина в столешнице; и соседка взахлеб рассказывала про них какому-то
мужчине, который почти не слушал, а твердил про себя, ну когда же ты
кончишь, я уже понял все, понял, ему смертельно надоела эта закутанная в
одеяло и перепуганная, такая сегодня незнакомая женщина, она никак не
может остановиться, ее и обвинить-то ни в чем нельзя, но и оправдать тоже
почти невозможно; и гуськом выбегали на жару скафы, взмывали их пауки, а
Дайра смотрел на своего сына. Дайра, так похожий на своего сына, протянул
руку к вдруг заревевшему телефону, и снял трубку, и поморщился от солнца,
и лицо его вдруг покрылось заботой, а лицо мальчика словно ушло в тень.
Надо было делать что-то с мальчишкой, а тот ершился. Что я, маленький?
Сам доеду.
Он старался не показать обиды, а Дайра подыгрывал ему и притворялся,
что все нормально. Он даже поцеловал сына в висок и быстро вышел из дома.