"Владимир Покровский. Танцы мужчин" - читать интересную книгу авторапревращалась в пот.
- Но ведь его убили за это. - Он сам застрелился. - Это версия. - Он сам застрелился, я тебе говорю. Я его понимаю. Но он не виноват. Чем дальше, тем легче стать виноватым, вот в чем штука. Скоро и шагу ступить будет нельзя, чтобы перед кем-нибудь не провиниться. - Пап, - сказал вдруг мальчишка совсем мальчишеским тоном. - Я остаться с тобой хочу. Их глаза встретились - недобрые глаза отца и умоляющие - сына. - Нет. - Я не хочу в интернат. Почему я должен жить один? Что я... Дайра хотел ответить, сказать все, что полагается отвечать в подобных случаях, хотя и не полагается их допускать. Что скафы вообще не имеют права жить с родственниками, даже иметь родственников им не рекомендуется, и если кто-нибудь узнает, то будут крупные неприятности, но мальчишка на это мог спросить, почему бы Дайре не бросить работу, которую он с таким постоянством клянет, и Дайре нечем было бы крыть. Быть скафом - действительно святое дело, можно всем для него пожертвовать, это же не слова, а правда чистая, но так хочется выйти неискалеченным, пройти сквозь все зажмурившись, и он сказал, прицелившись глазами в мальчишкин лоб: - Ты должен понять, что любить мне тебя нельзя сейчас. И тут же почувствовал, что сказал пустые слова, от которых впору поскучнеть моментально, столько раз они говорились, однако мальчишка не поскучнел. - Что? - Потом ты будешь меня любить? - спросил он, умиротворенно соглашаясь с отцом. - Конечно! (Проклятая, неумелая, стыдная нежность!) - А как? - мальчишка словно сквозь обморок спрашивал. - Ну, как? Целовать буду. Обнимать. Ласковые слова говорить. - Как мама? Они сидели друг против друга, залитые солнцем, мальчишка хрустел последним гренком, пыль сверкающими точками летала по кухне и жара вступала в свои права, а Сентаури в это время бегал к телефону; и два импата смотрели на мраморную поверхность стола и думали; и страшный запах, и выщербина в столешнице; и соседка взахлеб рассказывала про них какому-то мужчине, который почти не слушал, а твердил про себя, ну когда же ты кончишь, я уже понял все, понял, ему смертельно надоела эта закутанная в одеяло и перепуганная, такая сегодня незнакомая женщина, она никак не может остановиться, ее и обвинить-то ни в чем нельзя, но и оправдать тоже почти невозможно; и гуськом выбегали на жару скафы, взмывали их пауки, а Дайра смотрел на своего сына. Дайра, так похожий на своего сына, протянул руку к вдруг заревевшему телефону, и снял трубку, и поморщился от солнца, и лицо его вдруг покрылось заботой, а лицо мальчика словно ушло в тень. Надо было делать что-то с мальчишкой, а тот ершился. Что я, маленький? Сам доеду. Он старался не показать обиды, а Дайра подыгрывал ему и притворялся, что все нормально. Он даже поцеловал сына в висок и быстро вышел из дома. |
|
|