"Владимир Покровский. Танцы мужчин" - читать интересную книгу автора

больше - подарить ему импато без тех трагических последствий, к которым в
большинстве случаев приводит эта болезнь. Только так - ни больше, ни
меньше.
Кафедры импатологии в университете не существовало. Однако импатологи
были и была исследовательская группа, попасть в которую мог далеко не
каждый. Курс импатологии отличался чрезвычайной информативностью, однако
рецептов излечения не давал - их пока вовсе не существовало. Курс
интеллектики, расширенный, даже, пожалуй, более широкий, чем это нужно
медикам, читался тогда отвратительно (женоподобный профессор Марциус,
страстный и косноязычный, плохо разбирался в предмете, однако никто из
профессората не считал себя достаточно компетентным для официальной подачи
претензии) и тоже пользы не приносил. Единственным плюсом являлось то, что
выпускники Группы получали направление в центральные импатоклиники.
Он окончил Университет и попал в Старое метро, главную клинику города.
Люди один за другим гибли на его глазах, гибли страшно, а он ничего не мог
сделать, даже не понимал толком, почему они погибают. Импатология
относится к тем немногим отраслям медицины, работа в которых из-за
невозможности помочь больному сводится к надзирательским функциям:
излечившиеся бывают, но излеченных нет. Поэтому нет удовлетворения.
Юношеский пыл скоро гаснет, люди погружаются в рутину, становятся
раздражительными, ленивыми, и каждый ищет способ оградить себя от чувства
вины, чувства ненужности, винит других, окутывает свою деятельность
секретами и лишними усложнениями, зубодробительной терминологией, ложью.
Они представляли собой сплоченный клан сухих, аккуратных, непроницаемых и
болезненно ранимых людей, всеми средствами себя рекламирующий и скрывающий
убогость того, что происходит внутри.
Томеш всегда был уверен, что заразится. Опасения сбылись, но, к своему
удивлению, он заразился не на работе, а скорее всего в ресторане, где с
женой обычно обедал. Потом он часто вспоминал об этом ужине, настойчиво
перебирал все тогда происшедшее, однако в голову приходили ничего не
значащие подробности, а самого главного - откуда пришла зараза и как это
произошло - он вспомнить не мог.
Томеш сознавал, насколько это ненужно - искать виновного, но все-таки
искал, подчиняясь, может быть, иррациональному приказу изнутри, из
останков искалеченного подсознания, снова и снова, по кругу: мягкий
посудный звон... вежливый говорок автомата... смешок в соседней кабине...
густой запах пищи... мимолетная улыбка жены, вызванная удачной остротой...
его преувеличенный восторг по поводу этой улыбки... одновременно мысль: у
нее приказ даже в линии ушей!.. жирный кусок хлеба на краю стола...
рукопожатие... рукопожатие?! нет, нет, не там... извилистый путь от стола
к двери... потом блеск уличной травы... сразу видно, что здесь не бывает
машин: там, где проезд разрешен, трава причесана в направлении движения и
разлохмачена по центру... разговор о детях... усталость, подсвеченная
листва, чей-то далекий смех, птичий гомон... казалось, идут они не по
улице, а по нежно освещенному коридору... что-то комнатное.
Томеш почему-то был твердо уверен, что заражение произошло именно тогда
- или по пути домой или в ресторане, куда по средам приходили послушать
наркомузыку его сослуживцы и куда тайком от Аннетты пробирался он сам,
потому что Аннетта не любила, когда Томеш занимался чем-то, что не было
непосредственно связано с ней.