"Владимир Покровский. Танцы мужчин" - читать интересную книгу автора

волнуется), - что работа ваша, хотя и полезная, пусть и необходимая даже,
но заключает в себе унизительный парадокс.
- Ах, парадокс! - почему-то взрывается Сентаури. - Ну, давай его сюда,
свой парадокс! Интересно, интересненько!
- Вы, в массе своей люди ограниченные, хотя и предпочитаете об этом
молчать, призваны спасать людей, ограниченных куда меньше, от тех, кто по
сравнению с нами не ограничен вовсе, от тех, кто, грубо говоря, всемогущ.
Слабые защищают средних от сильных. Парадокс, противоречащий природе.
- Люди вообще противоречат природе!
А потом Сентаури кричит:
- Останови машину! И опять дорога прогибается под Сентаури, и опять ему
кажется, что он не дышит совсем.
- Ну его, весь этот сумасшедший город! Все это неправильно! Все нужно
наоборот!
Потом, в стеклянной нише у входа в Новое Метро, какие-то пятеро
пытаются его избить, и Сентаури с невыразимым наслаждением крушит челюсти.
Сначала его принимают за опоенного, потом - за сумасшедшего и, наконец,
за импата. Его все время мучит мелодия-предчувствие, даже во время драки
ее стонущий медленный ритм полностью сохраняется.
Откуда ни возьмись, появляются скафы. Ребята все знакомые, из группы
Риорты, они тоже узнают его, но лезут как на незнакомого.
- Пиджаки, остолопы! - надрывается он, отмахиваясь оккамом. - Вы хоть
волмеры-то свои включите! Ведь я здоровый!
Кто-то, похожий на Дайру, проходит мимо, и Сентаури хватает его за
рукав. Рубашка с неожиданной легкостью рвется, и человек убегает, прижимая
к лицу прозрачную вуалетку. Вот Сентаури в каком-то доме с куполообразными
потолками, стены увешаны серебряной чеканкой, перед ним - женщина. Ни
удивления, ни страха в ее глазах. Одно сочувствие. Это хорошо. Он говорит
ей, ты, вечная. Он говорит ей, сколько раз это было, но скафом всегда
оставался, никакой привязанности. Он говорил, крушил, радовался, считал -
святое дело, да так оно и есть, святое оно, святое, но сколько же можно,
разве для людей оно, разве можно в таком гробу жить? Он говорит ей, у
тебя, наверное, много родных, а у меня нету. Нету у меня никого. И ему так
жалко себя, он говорит, что-то у меня соскочило, и боится, что опять его
неправильно понимают, но женщина обнимает его. У женщины длинные волосы, у
нее такая нежная кожа, но Сентаури забирает страх, страх привычный,
воспитанный чуть не с детства, рефлекс, именно до этого всегда доходило, и
всегда он в таких случаях страшно грубил. И женщина отшатывается, не
понимает. Но он уходит только потом, как всегда, сразу после, а женщина
остается обиженная и, как всегда, возникает у него брезгливое к себе
чувство и, как всегда, он его перебарывает, идет быстрым шагом по улице,
оккам чиркает по тротуару, чирк, чирк, и все, к сожалению, на месте, и
какой-то лихой мальчонка бежит за ним и корчит рожи и кричит стишки
паршивые, которые они всегда кричат ему вслед:
- Вонючий скаф, полезай под шкаф!
И все становится на свои места, и он говорит себе, какого черта, он
говорит себе, ну, в самом деле, какого черта, э-э-э, бывает!
Он пожимает плечами, качает осуждающе головой, неуверенно улыбается и
стонет от стыда и презрения к себе. Потом (очень быстро) он оказывается
перед домом Дайры и видит, что навстречу идет Хаяни.