"Владимир Покровский. Парикмахерские ребята (Авт.сб. "Планета отложенной смерти")" - читать интересную книгу автора

что запасной панельки такой не нашлось.
Спустя еще несколько дней нашли и пилота "Птички": судя по тому, что
сталось с его лицом, он неудачно ткнулся в заросли "белой крапивы", да так
там и остался. Это показалось нам подозрительным, потому что он был
охотником, а охотники, что бы про них ни говорили, разбираются в подобных
пакостях получше нас, хотя и мы куда как осторожны, если не найдет на нас
стих бахвалиться.
Федер вызвал космопол, и к нам прибыли два свеженьких боевых катера с
вполне сносными экипажами. Дюжина очень компанейских и очень мускулистых
парней примерно нашего возраста спустились к нам с дождливого неба. Они
поболтались в лагере часов пятнадцать, съездили к "Птичке" и оставленному
лагерю, забрали труп охотника и отбыли прочесывать галлинские орбиты. Им
очень не хотелось этого делать, потому что никакой надежды на поимку
охотников не питали, но с охотниками у космопола свои счеты, и очень
серьезные.
Мы даже и понятия не имели, что на острове остался кто-то еще, кроме
нас. Я потом, уже после всего, видел этого парня - длинный верзила с
обиженными глазами. Он заикался. Я думаю, это у него было
благоприобретенное. Я думаю, что он стал заикаться очень скоро после того,
как его бросили на Галлине. Пока его коллеги рыскали в окрестностях
планеты, не без успеха пытаясь уйти от катеров космопола, как всегда,
выдавая себя то за старую добропорядочную комету с потертым хвостиком, то
за невообразимо далекую звездочку, вдруг сверкнувшую из-под галактической
пыли, то просто за случайную ошибку интеллектора, но упрямо не желая
уходить далеко, перебрасываясь с оставленным парнем редкими сеансами
связи, ободряя его, утешая, требуя от него информации о том, что мы делаем
и что можно от нас ожидать в смысле пробора, он, я думаю, потихонечку
сходил с ума. Потому что невозможно остаться нормальным при такой жизни:
имея минимум пищи и минимум надежды достать еще (ведь умный же человек!),
все время спасаясь от трав, зверей, дождей, насекомых, ежеминутно
уничтожая наших "стрекоз" (мы тогда очень много "стрекоз" запускали и не
могли понять, куда "стрекозы" деваются), ежеминутно опасаясь, что хоть
одной из них хоть на миг он позволит себя увидеть, изо всех сил скрывая
следы, пугаясь собственного дыхания, мучаясь от вони, наконец, потому что
ароматы на девственной Галлине были мало сказать тошнотворные. И он все
время ходил вокруг лагеря, под самым биоэкраном, строил самые идиотские
планы, потому что советы и указания, которые давали ему его дружки, были
такими же идиотскими и невыполнимыми, как его собственные прожекты; и даже
взвыть от отчаяния не мог. А мы ничего не знали и думали - все идет
хорошо.
Мы работали. Мы набирали информацию, а интеллекторы дю-А лепили из нее
план пробора. Нас мучил дю-А, донимали микробщики - самая въедливая
публика, которую только можно вообразить, изводили постоянные вылазки за
образцами, потому что, как всегда, машинерия не справлялась (хотя
поговаривают, что это мы так хотели считать, что машинерия не справляется,
- что за чушь!) и приходилось ее дублировать... Нас раздирали на части
специалисты, да так, что, бывало, не выберешь времени для тренировок, нас
тормошил каждый кому не лень...
Даже художник пробора, моя Марта, принялась трясти за грудки всех кто
попадется, особенно, конечно, меня: все шло вразрез с ее художественным