"Владимир Покровский. Метаморфоза (Авт.сб. "Планета отложенной смерти")" - читать интересную книгу автора

лет, наверное, десять, если не все пятнадцать, и который стал вдруг для
меня таким дорогим.
Склонность к самоанализу, доставшаяся мне от отца, не раз впоследствии
вынуждала меня задаваться вопросом, почему я, человек, к аффектации вовсе
не склонный и, пожалуй, даже скептический, довольно-таки равнодушный ко
всем, кроме себя самого да еще тебя, так болезненно и бурно воспринял
гибель Коперника - он ведь только считался моим другом, как и десятки и
сотни прочих, с кем сталкивала меня жизнь. Хотя, конечно, он для меня
значил побольше этих многих прочих. Почему я воспылал такой бешеной жаждой
мести к его убийцам? В том, что убийц несколько, я ни секунды не
сомневался. И я до сих пор на свой вопрос точного ответа не знаю.
Предполагаю, что одной из причин было наработанное в проборах чувство
общей жизни с напарником - если идешь на опасный отлов и твой товарищ
погибает, ты имеешь очень мало шансов вернуться живым на базу. Еще
предполагаю, что из-за моего отношения к городу. Он с самого начала
встретил нас обоих, как враг. Враг мелкий, достойный разве презрения, но
встреченный в неожиданном месте. И цветастые эти, и кретиноватый Маркус,
имеющий мордашку иисусика, и проход наш от космодрома до магистрата - мы
были вместе с Коперником и заранее вроде бы против всех. Не знаю. И еще
одно - сам, конечно, Коперник. Не друг, ну какой там друг, просто он
особый был человек, я таких не встречал больше. Даже и сказать не могу
точно, чем он для меня был особым - может быть, тем, что он всегда и всех
понимал, всегда и во всем как бы сочувствовал, даже тем, кого уничтожать
собирался - и уничтожал, кстати. Таких я больше не видел, вот разве тебя,
но и ты тоже... У тебя своя жизнь была, ты ее ото всех охраняла, и от меня
в том числе. А Коперник - он раскрывался, он, если точнее, тебя раскрывал,
и хлопал тебя по плечу, мол, все нормально, старик. Понимаешь, с ним можно
было поговорить. Так и примем.
А вообще-то она редко приносила мне пользу, эта склонность к
самоанализу. Остались без ответов такие простые вопросы, как, например, о
том, зачем я пошел в куаферы и как с куаферством склонность с самоанализу
может сочетаться - ведь люди мы действительно грубые, развитые больше
физически, чем интеллектуально, "неандертальцы", как сказал один
небезызвестный в наших кругах резонер, договорившийся в конце концов до
того, что человечеству и вообще жить не стоит, если оно породило
куаферство, фашизм и рабовладельческий строй. Он потом струсил и стал
предателем, между прочим.
И вот я стоял над тем местом, где недавно мешком свалился мой друг
Коперник с передавленной шеей, стоял и постепенно заряжался желанием
немедленно действовать. Я сжимал кулаки и зубы. Я вспоминал магистрат,
цветастых, я заново проигрывал все, что успело произойти с нами в
Эсперанце, вспоминал подробности рейса на Галлину. Зацепок, подозрений
было сколько угодно, но не складывалась из них картина, непонятно было,
что делать. Самым подозрительным для меня - была встреча с гидом
цветастых. "Насыщенная программа"... Теперь насыщенная программа ждала
одного меня. Состояла она пока почти сплошь из неизвестных мне пунктов, но
по крайней мере один пункт, первый, стал для меня ясен - космопорт.


Легкий стук о дорожное покрытие, музыкальный скрип - сзади села машина.