"Владимир Покровский. Хор Трубецкого" - читать интересную книгу автора

тезиса об отсталости. Он считал себя человеком искусства, личностью
возвышенной и непозволительно угнетенной; беспомощность свою в вопросах
практических считал недостатком, но из тех недостатков, что представляют
собой продолжение наших достоинств; достоинств за собой числил немеренно; в
вопросах же искусств позиционировал себя главным городским экспертом, высшей
в этом деле инстанцией; был без одного уха.
Если б не это ухо, то фигура вышла бы абсолютно стандартная, что для
центра, что для провинции - просто даже неинтересная. Но ухо меняло все.
Оставим за пределами рассказа трагическую историю потери этого отнюдь
не главного органа головы, а также и то, каким образом достался Николаю
Дмитриевичу роскошный протез, прикрепляемый к культе тремя золотыми
застежками, какими, например, к мочкам крепятся серьги. Так или иначе, все о
протезе знали и во Дворец культуры ходили иногда только затем, чтоб издали
на изделие посмотреть. Николай Дмитриевич таким просмотрам не сопротивлялся
и даже сам выходил во время мероприятий в фойе, вроде чтоб прогуляться,
проверить, все ли в порядке, а на самом деле, чтоб и себя показать тоже.
Протез у него, к сожалению, был, что называется, с чужой головы и потому
чуть больше другого, живого уха, но это совсем не удручало Николая
Дмитриевича, даже наоборот.
Если кто-нибудь иногда нечаянно докасался до директорского протеза, то
всегда поражался твердости и холодности предмета, хотя на самом деле ничего
поразительного тут нет; впрочем, Николай Дмитриевич всеми силами старался
подобных прикосновений избегать. Показать протез, считал он, это часть
рекламной кампании, всегда очень удачной, а вот позволить дотронуться - тут
уж извините, тут уже вторжение на частную территорию.
А когда вечерами, уже в халате, снимал он тот протез, стоя в
одиночестве перед зеркалом, то воображал себя этаким Ваном Гогом. И находил
сходство удивительное, хотя сходства на самом деле не было никакого, потому
что у Ван-Гога отсутствовало левое ухо, а у Николая Дмитриевича - правое.
Зеркало обманывало его.
Ухо ухом, а в Хор Трубецкого он поверил. Главным образом, из-за Фаины -
такая великая актриса, а только в помощницах. Подписал быстренько контракт,
ухватил трубочку афиш, галантно исполненных на цветном принтере формата А3
и, жарко попрощавшись с семейством Глухоуховых, побежал раздавать указания.
Уже через десять минут, на ходу дожевывая бутерброды, к четырем
информационным стендам Дворца злобно бежали "девочки" прикнопливать
объявления.
Весть, как водится, первым делом разнеслась среди городской элиты и
близкого окружения работников Дворца. Когда поняли, что есть разница между
хорами Турецкого и Трубецкого, ажиотаж уже набрал силу, тем более что
большинству было все равно, что тот, что этот - ни того, ни другого они не
знали, а вот не поприсутствовать на единственном выступлении столичного
коллектива, на какой бы там слог он ни ударялся, было нельзя. Билеты
раскупали пачками, и вскоре их не осталось.
Несколько странным было то, что до самого начала концерта никто
хористов Трубецкого так и не увидел - даже в гостинице их зарегистрировала
списком Фаина Глухоухова, за них же и расписалась. И.О. Глухоухов, как
выяснилось, Иван Оскарович, затравленно ускакал в свой номер, там заперся и
больше событиях не участвовал.
Уже и фойе заполнилось, уже и Николай Дмитриевич начал исполнять по