"Борис Полевой. Мы - советские люди" - читать интересную книгу автора

предельном напряжении, не выдерживали. Кокетливая глупенькая барышня,
изящная безделушка, умевшая беззаботно развлекать грубых, самодовольных
солдафонов, становилась сама собой - советской девушкой, гражданкой своего
плененного, но не покорившегося города, искренней, честной, тоскующей и
ненавидящей.
- Как мне тошно! Если бы вы знали, дядько Левко, как мне омерзительно
жить среди них, слышать их хвастовство, улыбаться тем, кому хочется
перегрызть горло, жать руку тому, кого следует расстрелять, нет, не
расстрелять, а повесить!
"Сапожник", старый большевик, работавший в подполье еще в гражданскую
войну, как мог успокаивал ее. Потом в задней каморке они составляли
донесение обо всем, что она видела и слышала. Пили чай из липового цвета с
сахарином, ели холодец, соленые помидоры, простоквашу. В родной обстановке
немножко отходила больная, истосковавшаяся душа. А потом изящная девушка с
пестрым зонтиком вновь поднималась в город, беззаботно напевая немецкую
песенку "Лили Марлен", сопровождаемая ненавидящими взглядами голодных
жителей. Эти ненавидящие взгляды, необходимость молча сносить оскорбления,
всегда молчать, не смея даже намеком открыть всем этим людям, кто она,
почему она здесь, за что она борется, было самым тяжелым в ее профессии.
У нее были крепкие нервы. Она отлично играла свою роль и приносила
большую пользу. Но в конце концов нервы стали шалить. Все труднее
становилось маневрировать, скрывать свои чувства. На явках она умоляла
"сапожника" отозвать ее, дать ей отдохнуть, поручить любое другое задание.
Как об отдыхе, она мечтала о боевой деятельности, о налетах на вражеские
транспорты, поджогах складов, взрывах железнодорожных составов, о борьбе с
оружием в руках, какую вели иные подпольщики. Но в эти дни в городе
остановился штаб военной группы, ее сведения были нужнее, чем обычно, и
"сапожник" строго и твердо направлял ее обратно.
Наконец штаб выехал. "Сапожник" сказал, что еще денька два - и она
сможет исчезнуть. Но тут пришла беда. Ее квартирант, полковник, был
произведен в генералы. Напившись по этому поводу, он вломился к ней ночью в
комнату с бутылкой шампанского. Она не выдержала и влепила ему пощечину. Он
только расхохотался, поцеловал ее руку и подставил другую щеку. Нет, эти
чудесные ручки не могут оскорбить немецкого генерала! Да, да, он покорил
шесть стран, он воюет теперь в седьмой! И она - его лучший приз за годы
войны! Он предлагал ей руку и сердце.
Девушка пришла в ужас, ее трясло от омерзения, Генерал ползал за ней на
коленях, хватал ее за платье. Она попыталась убежать от него в другую
комнату. Он вломился и туда. Он хрипел, что Советская власть агонизирует,
что бои идут в Москве, что всем им здесь, на плодородной Украине, дадут
богатые поместья и она будет его женой, хо-хо, женой немецкого помещика. И
все эти крестьяне, которые мнили себя господами жизни и что-то там такое
болтали о социализме, будут их холопами, рабочим скотом на их земле. Пьяный
фашист оскорбил ее народ - и девушка не выдержала. Воля изменила ей. Она
выхватила у него из ножен серебряный генеральский кортик с фашистским орлом,
распластанным на эфесе, и по самую рукоятку вогнала его в горло генерала.
Вся городская военная и штатская полиция, вся жандармерия и приехавшие
в город специальные войска СС в течение месяца искали ее, перерыли каждую
улицу, каждый дом, устраивали налеты, облавы. Но девушка скрылась: она
благополучно перешла фронт.