"Борис Полевой. До Берлина - 896 километров " - читать интересную книгу автора

Украинском...", "Вот под Великими Луками было...", "Други мои, когда мы
форсировали Днепр...". У каждого в запасе множество дорогих еще историй, и,
когда слушаешь такую вот бестолковую беседу, вдруг приходит на ум, что люди
эти, журналисты-офицеры, готовые шагать за десятки километров, лежать в
кюветах во время бомбежек, ежедневно, а то и ежечасно рисковать, чтобы
добыть для своих читателей интересный факт, что они сейчас вот, в кипении
этой нечеловеческой трудной войны, пишут первый, может быть, отрывочный,
может быть, неуклюжий и топорный, но зато самый справедливый и
неприукрашенный черновик военной истории.
Как водится, разобрали по косточкам Бродско-Львовскую операцию,
которая, естественно, занимала наши умы.
И старые и новые мои друзья - бывалые люди, ветераны, побывавшие на
многих фронтах. Имеют немалый опыт, И все они сошлись на том, что операция
эта пока что единственная в своем роде. В ней войска Первого Украинского
фронта противостояли группе немецких армий "Северная Украина" - очень
сильной группе. Припоминаем, что в Белгородской операции группу "Центр",
такую же примерно по численности, громили войска четырех фронтов. Теперь
громит один, и, как мы видим, громит успешно.
- Во воевать-то стали! - восклицает Шабанов, беря на гитаре густой
басовый аккорд.
- Ну что ж, и силы у фронта немалые. Не меньше миллиона, - говорит
корреспондент "Красной звезды" майор Михаил Зотов, слывущий среди нас
великим стратегом.
- Ты считал?
- Так, прикинул... Думаю, что сейчас у Конева не меньше миллиона{2}.
- Н-да... На третий год войны и на одном фронте столько сил
выставляем... Недаром союзнички в затылке чешут - откуда что у нас
берется...
Разговор становился все более горячим и бестолковым, Потом вдруг стих,
и тут обнаружилась еще одна привлекательная черта журналистского братства на
Первом Украинском фронте. Здесь, оказывается, любили и даже умели петь.
Шабанов в этом отношении оказался просто-таки бесценным человеком.
Снова зарокотала гитара. Под зыбкие ее звуки мягким тенором Шабанов
неожиданно запел романс "Гори, гори, моя звезда". Пел так задумчиво, так
хорошо, что никто из нас не решался вмешаться в пение, пока не прозвучали
последние строки:
Умру ли я, в над могилой
Гори, гори, моя звезда.
Ну а потом, когда все расчувствовались, мы спели песню, которая в то
лето, как поветрие, обошла все фронты: "С берез, неслышен, невесом, спадает
желтый лист, старинный вальс "Осенний сон" играет гармонист". И немудрящая
эта мелодия захватила бывалых, прошедших огонь и воду воинов. Когда
прозвучало "И каждый думал о своей, припомнив ту весну, и каждый знал,
дорога к ней идет через войну", ей-богу, у некоторых, не буду уж уточнять, у
кого именно, глаза были влажными...
"Нет, в отличную компанию привела меня военная судьба в лице начальника
военного отдела "Правды" генерала Галактионова в финале войны", - раздумывал
я, укладываясь на своих полатях на свежей, шуршащей, душистой овсяной
соломе. И все-таки, каюсь, скребет, ох как скребет на душе: с флагом-то на
ратуше вышел прокол. Не мою корреспонденцию и не в "Правде" прочтет на эту