"Борис Полевой. До Берлина - 896 километров " - читать интересную книгу автора

чинов, ни званий, еще не встречалось.
- Не будем дублировать, отдайте назад, - ответил я как можно спокойнее
и, забрав свой действительно интересный, действительно весомый материал,
небрежно сунул его в планшет.
С капитаном Сергеем Крушинским, корреспондентом "Комсомольской правды",
у меня были старые счеты еще по Калининскому и по Второму Украинскому
фронтам. С виду неторопливый, даже флегматичный, а на самом деле собранный,
организованный и азартный, он при наших самых добрых отношениях не упускал
случая, как говорят газетчики, "вставить фитиль". Самый последний фитиль,
вставленный только что, был налицо. Лопнул мой "Флаг над ратушей". И
все-таки я обрадовался, узнав, что постоянный соперник в профессиональном
соревновании тут и нам вновь предстоит работать вместе.
А когда мы добрались до журналистского жилья при штабе фронта, меня
ждал еще сюрприз. Один из двух корреспондентов Советского информбюро,
Александр Навозов, был знаком мне еще с юношеских лет. С ним вместе работали
мы в Калинине в "Пролетарской правде". Был он крупен, широколиц, нетороплив,
в делах основателей, раздумчив и в отличие от многих людей моей профессии
действовал по принципу семь раз отмерь, одни отрежь. Мерил он, может быть, и
долговато, писал медленно. Зато написанное им не нуждалось уже в
дополнительных проверках. Редакция могла спокойно посылать это в набор,
зная, что "проколов" не будет. Третьим обитателем "корреспондентского
стойбища", как почему-то называли здесь просторный крестьянский дом,
рубленный из толстых бревен, был его напарник по Совинформбюро майор
Александр Шабанов, человек интеллигентиейшей внешности, с тихим голосом,
мягкой улыбкой, с застенчивыми повадками, которые, как говорится, просто
противопоказаны нашей беспокойной, агрессивной профессии.
Меня разместили на просторных полатях и, по обычаю военных
корреспондентов, к приезду новенького сложили всю снедь, какая у кого
имелась, а в центре стола я торжественно поставил две поллитровки, которые
вез из Москвы, прижимая к груди, когда машина начинала прыгать на колдобинах
растоптанной колесами и гусеницами дороги. Это тоже было по обычаю - так
сказать, вступительный взнос в новую корреспондентскую семью.
А потом подошел на огонек известинец майор Виктор Полторацкий. Мы
простились с ним в дни штурма Харькова, за день до того, как он попал в
госпиталь. Полторацкий в некотором роде был львовским старожилом. Он
обосновался здесь до войны как корреспондент "Известий". Ушел из города с
войсками, оставив свою квартиру и все свое добро на улице Листопада. В
квартире этой, как он сейчас узнал, жила какая-то эсэсовская фрейлейн,
секретарша гебитскомиссара Львова. Когда Полторацкий вернулся на улицу
Листопада, всюду валялись какие-то женские туалеты - следы поспешного
бегства. Но на окне он отыскал томик стихов Тютчева со своим экслибрисом -
все, что осталось от его библиотеки.
- Я обрадовался ему как старому другу, - сказал Виктор Полторацкий. -
Ношу вот с собой, не расстаюсь. - И он достал из подсумка маленькую
книжечку.
Мне, разумеется, пришлось признаться, что я уже побывал во Львове, но о
проколе своем умолчал. В конце концов, не так уж важно, из какой газеты
узнает советский читатель о подвиге экипажа танка "Гвардия".
Чудно проходят у нас эти корреспондентские встречи. Только к слышишь:
"А помнишь, тогда под Москвой...", "Знаешь, как мы им на Втором