"Борис Полевой. До Берлина - 896 километров " - читать интересную книгу автора

раненых. Партизаны сражаются, но части словацкой армии действуют уж очень
инертно. Иные подразделения тают. Лучшие солдаты и офицеры уходят в
партизаны, а те, что не крепки духом, разбредаются по домам. Неужели прав
мой земляк Константин Горелкин? А я ведь не сумел выполнить его поручения и
передать его предупреждение маршалу Коневу или в Москву. Как передашь?
В общем-то невеселые дела. Мы с Крушинским не виделись несколько дней.
Бриться некогда. Он оброс рыжеватой бородкой, а мои усы отросли и, так как я
ими не занимаюсь, обвисли, я стал похож на киноактера Пата...
Мой тезка прислал с попутным нарочным записку:
"Из Бистрицы не выезжай, есть серьезное дело". Не веселое, должно быть,
дело. Немцы стали бомбить города, железнодорожные узлы. Вчера раскатали
радиостанцию Банской-Бистрицы. Подожгли с воздуха больницу. Роскошные
постройки курорта Слияч не трогают, наверное, берегут для себя, и потому
раненых, которых становится все больше, везут туда. Наши самолеты уже редко
летают на аэродром Три дуба. Вчера улетел Крупчанский. Улетел без меня,
оставив записку с советом следовать его примеру.
Собственно, действительно оставаться в Бистрице смысла нет. Нет, это
еще не крах. Штаб партизанского движения уже разработал план организованного
отхода на восток под прикрытие горных хребтов. Шверма, у которого здоровье,
говорят, еще ухудшилось, и Осмолов предложили сделать то же самое
командованию словацкой армии. Генералы Гальян и Виест отказались, Гальян
говорит об этом с искренней печалью, потому что, кажется, сроднился с
партизанским движением, поверил в него. Виест же, прилетевший сюда из
Лондона, тучный, румяный человек, принявший командование от Гальяна, еще
недавно в беседе с Крушинским и со мной развивавший план ведения
наступательной войны, считавший, что армии вредно контактоваться в своих
действиях с необученной, не одетой в форму толпой, этот карманный военный,
знающий войну только по сводкам да по старым боевым уставам, по-видимому,
сознательно держит курс на то, чтобы распустить армию, и во всяком случае не
мешает ее самоликвидации.
Увы, так обстоят сегодня дела...
...Побывал у Карола Шмидтке. За эти дни он так исхудал, что глаза за
стальными очками стали почти круглыми, а веки набрякли и покраснели, как
будто у него насморк. Однако и в этом состоянии он разговаривал спокойным,
ровным голосом.
На столе вместо скатерти лежит карта. Кто-то опытной рукой наносит на
нее каждый день обстановку. Обстановка тяжелая. Непрекращающиеся дожди в
горах снизили темпы продвижения Красной Армии. Немецкие дивизии, наступающие
по хорошим дорогам с запада и с юга, имеют возможность легко маневрировать.
Повстанцами потеряно много городов и два важных железнодорожных узла.
Моторизованные части наступают, несмотря на яростное сопротивление партизан.
В районе Стечно страшный удар приняла на себя бригада имени Сталина и отряд
француза Лекурьена, сформированный из военнопленных. Несколько дней они
отражали атаки гитлеровских частей и все же вынуждены были отступить -
слишком неравные силы.
- Видите, какое наше положение?
Вижу, конечно. Вяжу и слышу, ибо звук отдаленной канонады доносится уже
и до Бистрицы, так что стекла иногда дребезжат в рамах. И все-таки Шмидтке
говорит ровным голосом. Удивительное самообладание у этого человека.
- Это не поражение, нет.