"Полибий. Всеобщая история (Книги I-IX) " - читать интересную книгу автора

отместку за аналогичные действия противника. Однако Полибий считает, что
нельзя уподобляться врагу в таких вещах, и Филипп скорее добился бы дружбы с
этолийцами великодушием, нежели подобной жестокостью (V, 11-12).
Историк вкладывает в уста этолийца Фения тезис о том, что надлежит "или
побеждать в борьбе, или покоряться сильнейшему" (XVIII, 4, 3; то же см.:
Плутарх. Марий, 31). Сходным образом выражается и ахеец Аристен (XXIV, 14,
4). Но характерно, что в первом случае так говорит представитель ненавистных
историку этолийцев, а во втором выступает с возражениями кумир Полибия
Филопемен (XXIV, 15). Возражения эти тем более примечательны, что речь идет
о подчинении Риму, которое Полибий в целом оправдывал. Филопемен говорит,
что прекрасно понимает - рано или поздно Эллада полностью попадет под власть
римлян. Но к чему торопить это время? К чему поощрять наклонности сильного к
угнетению слабого? Надо выполнять лишь те требования римлян, которые
предусмотрены договором, коль последние известны своей верностью
соглашениям. "Если они станут предъявлять нам какие-либо незаконные
требования, то напоминанием о наших правах мы сдержим их раздражение и хоть
немного смягчим горечь их властных повелений" (XXIV, 15, 3). Правда,
придерживаясь такой политики во время Третьей Македонской войны, Полибий
попал в изгнание, но важна сама мысль об "идеальном" подчинении как
постепенном, возможно более мягком переходе под власть сильнейшего.
Отношение к римлянам также было для Полибия серьезной нравственной
проблемой. Считая эллинов выше других народов (V, 90, 8), он не раз
упоминает об обращении их в рабство римлянами (IX, 39, 3; XXII, 11, 9). В
другом месте историк рассказывает, как консул Ацилий Глабрион велел надеть
железный ошейник на этолийских послов (XX, 10, 8), чья личность
неприкосновенна 1. Некий Агелай в 217 г, сравнивает римлян и карфагенян с
надвинувшейся тучей - кто бы из них ни победил, платить придется эллинам.
Эллинам и македонянам надо объединиться в борьбе с этой угрозой (V, 104). Ко
времени Полибия это могло звучать лишь как антиримский выпад - Карфаген
никакой угрозы уже не представлял, да и сам призыв Агелая, по-видимому,
возможно, является вымыслом Полибия 2. Историк обличает бессовестный захват
римлянами Сардинии, считая ее одной из важнейших причин Ганнибаловой войны
(I, 88, 11-12; 10, 1-3; III, 15, 10). Обращает на себя внимание и
объективное отношение к злейшему врагу Рима Ганнибалу (см. выше). Его отец
Гамилькар Барка, также ярый недруг римлян, признается "величайшим вождем
того времени по уму и отваге" (I, 64, 6). Эти и многие другие примеры
свидетельствуют о том, что Полибий, хотя и считал римское завоевание
величайшим деянием tyche, относился к римлянам весьма неоднозначно. Почему
же он все-таки положительно оценивал установление их власти над ойкуменой?
Причин тому несколько. Естественно, в годы молодости он явно не был
сторонником римлян. Однако 17 лет, проведенные в Италии, не пропали для него
даром, тем более что историк общался далеко не с худшими представителями
римского нобилитета. Оказало на него воздействие и "обаяние силы" римлян 3.
К тому же не слишком гибкая политика Диея и Критолая в Ахайе не могла не
вызвать у него раздражения. Именно этих людей и их сторонников он считал
главными виновниками учиненного римлянами в 147-146 гг. погрома. Римское
господство стало казаться единственной надежной гарантией от таких
эксцессов.
И все же признание римлян не прошло для совести Полибия даром. Пример
тому - обсуждение вопроса о справедливости нападения римлян на Карфаген в