"Т.Поликарпова. Две березы на холме " - читать интересную книгу автора

можно умереть от страдания: очень смешно, а смеяться разве можно?! Нурулла
тогда совсем замолчит! Да и жалко. Вот как он читает "Песнь о вещем Олеге":
Как нынЕ сбИрается вещИй Олег
Отмстить нЕразумным хОзарам...

Бедный, как же ему трудно стихи учить, ведь у него совсем нескладно
получается!
Я ему говорила один раз: "Нурулла, ты послушай, стихи же гладко идут,
как речка течет, а ты скачешь, как по кочкам".
"Что такуй - кочкА?" - спросил меня Нурулла, опустив свои небольшие,
ярко-голубые, как эмаль, глаза, и ярко-рыжие реснички заморгали, ожидая, что
я отвечу.
У Нуруллы были бледные, в бледных же веснушках, пухловатые щеки и
толстые бледно-розовые губы. Из всех ребят самый тихий, робкий даже,
несмелый, ростом он уступал, пожалуй, только Карпэю, и руки у него были как
у взрослого - кисти крупные, запястья широкие. Но, словно мы, девочки, он в
перемену не подымался со своего места в углу на задней парте, не баловался с
мальчишками.
Однажды, в первые дни, ребята стали было его дергать и "заводить", так
он прилег на парту, спрятав лицо в скрещенные руки, и только взглядывал
иногда на обидчиков своими кроткими голубыми глазами да жалобно вскрикивал:
"Уйди, шайтан! Уйди, шайтан!"
Ребята посмеялись и больше его не трогали, а потом прозвали Вещий Олег.
И даже просто Олег. "Нурулла, - кричат, - Олег!" А звали его главным образом
для того, чтоб он объяснил задачу, пример бы дал списать. Арифметику он
здорово знал. Тут, наверное, ему слова не мешали. А вот что такое кочка, он
не знал. Я ему, конечно, объяснила... А Толечка наш тихо-тихо уже в пять лет
выучил другой язык.
Пока я думала про все про это, братик мой заснул возле меня. И нам с
бабусей пришлось его будить, раздевать, вести в постель. Он был тихий и
кроткий и даже не капризничал. Тут же котенком свернулся в своей кроватке и
продолжал спать.

Воскресенье: дела и происшествия

А мама с папой так и не приходили.
И я увидела их только на следующий день.
Очнувшись после ночи в тепле и укрытости постели, еще не совсем
понимая, что к чему, я, словно цыпленок в лапы коршуна, попала в плен
ужасной мысли: "Надо собираться в Пеньки! Опять покидать дом!" Видно, эта
мысль все время во мне таилась: пряталась днем, спала ночью, а проснулась,
злая, раньше всех, чтобы подстеречь меня, беспомощную со сна.
Сердце противно зачастило, захотелось пропасть совсем, чтоб ничего не
видеть и не знать больше. И я обреченно открыла глаза, чтоб прямо в глаза
блеснуло нацеленное на меня стальное жало гильотины - необходимости.
Мутно светлели высокие окна. Темновато. Тепло. Просторно в комнате.
Я дома. Чьи-то шаги, удаляясь, звучали, хлопнула входная дверь, и все
смолкло. Гильотины не было.
"Воскресенье! Ведь только вчера пришли! Значит, Пеньки только завтра!
Урра!!!" - заорала я беззвучно и зарылась головой под подушку. Я взбрыкивала