"Ирина Николаевна Полянская. Бедное сердце Мани" - читать интересную книгу автора

любила на свете, сейчас все отвернулось от нее в тяжкие минуты ожидания,
которые она передвигает одну за другой, как шкафы, все отвернулось от нее в
это уплетающее ее за обе щеки прожорливое время: из книг, например,
повысыпались буквы и лежат горой, как мусор. Она как в бреду видит Виталия.
Глаза его как два оленя, пьющие из родника, из ее ускользающего, бесовского
взгляда. Отдам весь восторг земли и всю кровь зари небесной... И тогда
раздается оглушительный звон: судьба, видать, приняла ее жертву. Маня делает
стремительное движение к телефону, над которым встает заря, и райские птицы
кружат над трубкой. Голос Виталия течет, как река, и баюкает Маню, как
солнце, ветер и орел. В эту минуту, в минуту прерывистого, полного лукавой
игры и суматошного волнения разговора, она так счастлива, точно бог послал
все лучи радости из своей длани на ее душу.
- Ты думала обо мне?
- Нет, я спала, - честно признается Маня.
- И не думала обо мне, когда спала?
Голос его пронзает Маню, как ток, но она отвечает:
- Нет, мне даже ничего не снилось.
- А вчера говорила, что даже если умрешь, все равно будешь меня
помнить.
Маня с блаженной улыбкой отвечает:
- Значит, мой сон был глубже смерти.
- Вот и верь после этого вашей сестре, - наступает Виталий. Он, как и
все мы, любитель помучить человека, посмотреть, как он дергается.
- Виталий, не верь нашим сестрам, верь мне одной, - на одном дыхании
отвечает Маня. - Виталя, приходи ко мне жить, хочешь - на сколько хочешь,
хочешь - навсегда.
- Быстро же ты, Маня, соглашаешься, чтобы я пришел "на сколько
хочешь"... А дальше - ты знаешь, что бывает дальше!
Маня не знает, не помнит об этом. Она сейчас как новорожденная,
родилась на этот свет неделю назад, когда шла, едва волоча ноги, по улице,
вдоль по Питерской, за дребезжащими дрогами своей последней любви. В глазах
ее стояла картина: Толя и его жена на своем балконе развешивают детское
белье, точно нет никакой Мани и в помине. Толя давно уже шипел в трубку: "Ты
что - спятила, другого времени выбрать не можешь?" А для Мани не было
другого времени, как и другой жизни, она то и дело забывала про всякие
премудрости вроде того, что Толя женат. И вот она брела, тусклая, погасшая,
шаркая кроссовками, ссутулившись над своим болящим сердцем, и тут ее
остановил паренек. "Девочка, закурить не найдется?" - с развязной ухмылкой
поинтересовался он. А Маня - она всегда бросалась на борьбу с препятствиями,
то есть если видела перед собой циника, тут же начинала вести борьбу за
светлое воскресение его души, тут же шла на приступ чужой крепости, имея
оружием лишь одно свое легко воспламеняющееся сердце и диковатые глаза,
горящие из-под длинной черной челки, как шеломы залегшей рати сквозь вереск
и камыш. У Мани нашлось закурить, и дальше - дальше для нас все скучно, не
пойдем с ними, ибо знаем этот маршрут наизусть; для Мани же все началось
снова, снова раскрылся, как перед князем Гвидоном, чудный город, по которому
они столько раз бродили вдвоем, а когда шла одна, случалось, это было
тяжело, будто брела она с вывихнутой рукой.
- Ты меня любишь?
- Да. - Сказал, как отрезал.