"Ирина Николаевна Полянская. Петр I" - читать интересную книгу автора

двухсерийный фильм и в какую-то странную секунду образ главного героя проник
в дремлющее сознание ее будущего ребенка, высек в нем искру?... Мы никогда
не знаем, что и когда пробудило нашу память ото сна, что и когда стало
причиной того или иного поступка, а то и целой судьбы, какое из летящих по
ветру семян примется в нашем существе. Но мы знаем странное и щемящее
чувство совмещения двух временных пластов, чувство п о в о р о т а, почти
запредельное чувство, знакомое каждому, - может быть, в эту загадочную
минуту человек оказывается на пороге раскрытия какой-то важной тайны,
разгадка которой равняется разгадке самой жизни? Такое чувство появилось у
Катеньки, когда она читала о Петре I; она чувствовала, что в его личности, в
текстах о нем скрыт ребус, решив который, она все узнает. Никакой ему
пра-пра и так далее внучкой она быть не могла, не было между ними и
духовного родства, потому что у Кати предполагаемо-огромная энергия ее
существа ушла вовнутрь, скрылась в атом, а не вылилась, как у того,
просторно и вольно во всю горизонталь родины. Возможно, если бы Катерину
отрочество застигло не в такие сонные времена, не в таком подводном царстве,
где все было видно сквозь какую-то уродливую, чадящую дымку, может, она б
уже с маузером ходила при продотряде? Скакала бы на сивке по долинам и по
взгорьям? Но кони ее, стреноженные, мирно паслись, а товарищ маузер на корню
превратился в кочерыжку в скучных устах литераторши. Мать же родная была
далеко именно потому, что существовала в этой же комнате, и не с чего было о
ней мечтать, держась детской мечты, как перил, сходить потихоньку в
незнакомую пучину. Мать и сама стеснялась Кати, стеснялась того, что
уборщица, что собирает в подсобку всякую дрянь и тащит ее домой - бывало, с
Катериной случалась истерика, когда мать принималась уговаривать ее
примерить какой-то выцветший плащ, совсем целый. Стеснялась, но что было
делать - на ней самой был пиджак с барских плеч, а уборщица, между прочим,
она была прекрасная, последняя могиканша, скоро уже таких не станет и мир
окончательно зальет грязью. А Катенька уже чувствовала себя с головы до ног
завернутой в пурпурный плащ т о г о человека, и она бежала с ним из этого
мира...
И все же - почему с ним? Может, потому, что "в моей пятке щекочет
Людовик XIV" (А.Вознесенский). Почему она стала читать про него, сделавшись
исследователем его жизни? Может, это не она выбрала себе героя, а он выбрал
ее, последнюю в числе своих бесчисленных жертв, откликнувшуюся своей детской
кровью на кровь, пролитую три века тому назад. Он ее выбрал, а не она его,
ведь если бы право выбора было дано Кате, а не какому-то року, то Катерина,
как обычная все же девочка, выбрала б себе в герои рок-звезду или очкастого,
забитого одноклассника - как все же необычная. Ожила в ней какая-то
старинная баллада: как вурдалак полюбил молодую девушку и стал приходить к
ней, пить ее кровь. Крепкая и сильная Катенька не похудела и не изменилась в
лице, так же яростен был румянец на смуглом лице, так же густы черные волосы
и размашиста походка. Соседи иногда слышали крики, доносящиеся из ее
квартиры, но не придавали им особого значения. Дело было в том, что этажом
ниже звучали такие же вопли: там уже второй год готовилась к поступлению в
театральное училище еще одна красавица, разучивала в лицах басни Крылова. А
мамы в это время не было дома, она посыпала дустом ковш мусоропровода и не
могла видеть, какая дрожь сотрясает в эту минуту тело ее дочери, когда та
импровизирует вслух под впечатлением одной ей видимых картин, когда кричит,
обратясь к стене, точно это не стена, а зала слушателей: