"Ирина Николаевна Полянская. Петр I" - читать интересную книгу автора

- ...Прибежал Аркашка Чуднов, хранитель казны потешного войска,
которого Петр окрестил именем князя Ромадановского, он принес в сапоге
требуемых жаб... Твари клокотали, чавкали, как вода в сапогах гиганта,
идущего вслепую по болоту, твари грызли друг друга, карабкаясь по
голенищу... Петр принял от великого князя сапог, принюхался и высоко поднял
его, как кубок с пенящимся вином, и одна жаба, издав клич освобождения,
прыгнула в воздух и грянула оземь. Петр накрыл сапог огромной своею ладонью.
"Фельдмаршала ко мне!" - гаркнул он. Крик подхватили, понесли от редута к
редуту, и не успел он дозвучать в последних рядах воинства Петрова, как от
массы пеших отделилась черная точка, стремительно покатилась по полю,
постепенно превращаясь во всадника, летящего на коне... Меньшиков доскакал,
соскочил с коня.
- Не выиграешь сей битвы, пожалую тебя тварями за пазуху, - прохрипел
Петр. Он схватил верхнюю тварь в кулак и с выдавленными внутренностями
поднес ее к самому носу Алексашки. Тот заморгал, побелел, сжал зубы. -
Раздавлю, как сию жабу, - прошептал Петр. - Вон с очей моих. - Алексашка
кивнул, зло глядя на государя, вскочил на коня и полетел прочь. Петр
наклонился, вытер руку о траву и потряс сапог. Твари, цепляясь лапами за
ботфорт, посыпались в траву. Петр разогнулся. Бросил молниеносный взгляд на
толпу военачальников, окружавших его. Стало совсем тихо. Вдруг он
расхохотался. Толпа, издав смешок, закашлялась и тоже разразилась
настороженным смехом. Драли глотки усердно, до слез, до задыхания... Смех
как подрезанный исчез с лица Петра, и вояки захлопнули рты. Петр вскочил на
коня.
- Голуби мои! Час настал! Бог смотрит на вас!..

Откричав, Катенька отдыхает, пристально глядя на стекло серванта,
словно за ее собственным блеклым отражением должен появиться еще один лик, а
в это время эстафету крика принимает другая девочка..."Ты сер, а я,
приятель, сед!" - горланит она, гримасничая перед зеркалом, пытаясь придать
своей уже заматеревшей в глянцевитой прелести физиономии выражение сарказма.
Так они обе кричат, то одна, то другая, выражая свой посильный протест
против куцей, бесцветно и мелко задуманной жизни, за которой едва
угадывается другая - цветущая, породистая, с неизменными величинами.
Пока Катя кричит во все горло и во всю ширь своих легких, терпкий
осенний ветер, срикошетив от каменных гирлянд, висящих в тумане, поднимается
по спирали вверх, набирая силу, раздувая багровые облака, и тучи
заволакивают небо надолго. Как ни выглянешь в окно - туманными грядами
накатывают друг на друга тучи - в октябре, декабре, апреле... Иногда вдруг
раскроется синева, и тогда начнешь опять думать о том, что нечего надеяться
на вечную жизнь, потому что вот он перед тобой, этот вечный холст. Синяя
ткань нигде не морщит, не прогибается от тайной тяжести того света, в
котором, если верить старым книгам, с удесятеренной силой отражается этот и
в котором, если им верить, гуляет в райских кущах - с одной точки зрения -
или в кипящей смоле - с другой - мучается герой Катенькиных дум... Но если
вдуматься, если уйти с головой в бескорыстную мысль, если встать на такой
глубине, где ее как бы не существует, видишь, как все эти точки зрения
плавно сужаются журавлиным клином, летят, летят и летят на солнечный диск и
растворяются в нем, поэтому оставим Катю ее первой любви, не делая никаких
далеко идущих выводов, тем более что не так уж далеко они идут.