"Алексей Полстовалов. Заточение " - читать интересную книгу автора

случайным совпадением трещин и неровностей на вытесанном столетия назад
камне, но определенно должно было складываться в рукотворный паттерн или
рисунок. Я, разумеется, не мог видеть этот барельеф и на ощупь не был в
состоянии определить, что за картину изобразил безумный зодчий на стенах
темницы, но пересечения глубоких ровных борозд, богохульное чередование
выдавленных на кладке сегментов вызвали во мне неподдельный ужас, причины
коего были не вполне понятны; казалось знаки, изображенные на стене,
источали поистине сверхъестественное зло, вынести которое не в состоянии
человеческая природа! Кому могло придти в голову создать эту мерзкую
арабеску, очевидно не имеющую смысла в кромешной тьме? Был ли это
дьявольский художник, автор чудовищного аттракциона, невольным участником
которого я являлся? Или тот, кто был здесь до меня? Мне невольно
представился он - несчастная жертва, сведенная с ума мраком и одиночеством -
в порыве буйства, без инструментов, раздирая до кости пальцы, творящий
зловещий рисунок в течение лет, бесстрастно сменяющих друг друга. Быть
может, после его гибели другой узник продолжил скорбное творение... Значило
ли это, что мне, когда я не смогу более сопротивляться надвигающемуся
безумию, придется повторить судьбу своих предшественников?! Мысль эта стала
последней каплей в чреде кошмаров, испытанных за последнее время, и глубокий
обморок милостиво увлек меня в объятья беспамятства...

II.

Я здесь, должно быть, много дней... Я сплю, стараясь держаться в центре
помещения, подальше от расчерченных отвратительными сценами стен...
Удивительно, но я ни разу не слышал, чтобы отворялся какой-либо потаенный
ход и кто-то подавал бы мне еду. Похоже, мучители вовсе не заботятся о моем
пропитании. Странно, но я испытываю от этого своего рода облегчение, ибо
неизвестно, чем здесь принято кормить заключенных: быть может, вкушение
здешней пищи станет прологом к новой, доселе неизведанной мной пытке. Самым
необычным кажется то, что я, похоже, не испытываю голода...
Через замаскированное отверстие сюда проникают дивные запахи. Я не могу
назвать неприятным сей аромат, но он вызывает во мне неосознанную тревогу,
он заставляет меня вспоминать нечто, имевшее для меня значение в прошлой
жизни, когда я не был заточен в четырех стенах. Это сладковато-приторное
благоухание назойливо вторгается в ноздри и заставляет мысли кружиться в
такт сатанинской тарантелле, чей ритм бьется в каждой микроскопической
клеточке вездесущих миазмов. Тогда я практически теряю над собой контроль и
произношу клокочущие бессвязные горловые звуки - боже, какой нечеловеческий
ужас я испытал, когда мне открылось, что я утерял дар владения человеческой
речью! Удушье начинает жечь меня изнутри - вернее всего передать это чувство
можно, если представить, как легкие постепенно наполняются раскаленным
песком; я силюсь прогнать эти запахи, но они оставляют меня лишь в тот
момент, когда я нахожусь на грани беспамятства...
И мне снятся сны. По пробуждении я не в состоянии вспомнить конкретного
сюжета или дать внятное объяснение образам, предстающим предо мной, но
каждое видение оставляет глубокий след в моем сознании и вызывает невольный
ужас в отношении того, кем я ныне являюсь. Это не вполне объяснимое чувство,
однако оно изматывает мои силы и повергает рассудок в смятение. Тем не
менее, я приветствую сны, ибо эти яркие, наполненные неземными цветами