"Юрий Дмитриевич Полухин. Улица Грановского, 2 " - читать интересную книгу автора

фургончик, только сзади, на дверце - окошко маленькое. Так малец, когда уж
к лагерю подъезжали - а его в крематорий везли, - сумел оконце разбить,
протиснуться и на ходу выскочить. В него стреляли с вышек, но он подполз
под проволокой - в лагерь, сам в лагерь прополз! - и тут подобрали его
французы, спрятали. Чудо!
Но он остался жив. Это - случай? Как это назвать?
Я молчал. Ронкин взглянул на меня, глаза его округлились, и была в них
растерянность. Он махнул рукой, опять зашагал и, не поворачиваясь больше
ко мне, полез по трапу наверх. Оглянулся, лишь взобравшись на площадку.
- Да! Я как раз у "Голубого Дуная" живу, слева дом, - там спросите,
меня знают. Часам к шести - жду.
Я еще постоял, посмотрел на горы взбученного гравия, на бледно-синюю
полоску реки вдали. Одна протока ее уже была перекрыта, и под насыпью
лежало застойное, темное озерко. Котлован и неровные пока контуры плотины
выглядели отсюда, издали кучей мусора.
Еще дальше, справа, ржавела проплешина песчаного карьера, а рядом, на
холме - поселок гэсовцев, словно рассыпанные небрежной рукой, перекошенные
так и сяк спичечные коробки, которые изрядно замызгались по карманам.
Опять вспомнилось одутловатое лицо Насти Амелиной, ее суетливый взгляд,
и спицы - щелк-щелк... И еще не понял я, а почувствовал: ничего о ней, об
экскаваторщиках писать не буду.
Ни Настю, ни Коробова с товарищами я не смел ни винить, ни оправдывать.
Но тогда-то я даже не подозревал, что можно не делать ни того, ни
другого, существует третий путь:
рассказать все, как есть, не в осуждение, не в хвалу, не в поучение
даже, а чтоб поразмыслить. Путь, который был бы, наверное, полезней и для
меня, и для героев этой истории. Да и для газеты - тоже?.. Неужели газета
для того только и существует, чтоб воспевать ничем незапятнанное
благородство либо вершить непререкаемый суд?
Ох уж эта привычка все спрямлять, все сводить к одному знаменателю, к
лозунгу, вычитанному во вчерашней передовице или затверженному издавна!
Как часто из-за того все неординарное, необычное, не укладывающееся в
расхожие представления - не удивляет, не будит мысль, не заставляет на
себя и вокруг оглянуться и выверить прожитое вновь и вновь, а наоборот,
лишь раздражает и вызывает, хорошо, если не ненависть, а уж отталкивание,
слепое в своей ярости, - сплошь и рядом. Привычка, которая, кажется, в
печенках сидит сызмальства.
Но это сейчас, задним числом я рассуждаю так. А в ту минуту я все
пытался себе представить, как тот мальчишка - может, ему было в войну
столько же лет, сколько и мне? - выпрыгивает на ходу из машины...
Наверное, порезался об осколки стекла, и эти выстрелы...
Ранили его, нет? Где и как можно спрятать человека в бараках?
Трудно там было вести точный счет. Да и легче заметят, если кого не
хватит, а лишнего как заметишь?
Сколько ни устраивай перекличек, разве ж уследишь за всеми в этой массе
одинаковых в полосатой робе людей?..
Я вспомнил, как в университете, летом отправили весь курс наш проходить
учебу в военные лагеря, и мы смеялись и путались, не узнавая друг друга в
солдатской одежде, в строю. Веселое время было. Ребята гомонили в палатках
каждую ночь часов до двух, а в шесть - подъем, - мгновенно надо одеться и