"Николай Полунин. Дождь" - читать интересную книгу автора

человеческого присутствия, но вскоре мои собственные дела отвлекли меня.
Вот почти и центр. Столь велик родной город, что и у центра есть окраины.
Здесь, на площади, я притормозил. Серебристый молоковоз высадил витрину и
завяз в ней. Это был продовольственный магазин, и возле него я остановился.
Я давно чувствовал голод, воспоминания об утренней ветчине подернулись
дымкой. Из разбитой витрины, где все было перевернуто, по тротуару
раскатились кочаны капусты. Я положил щеку на руль и просидел так минут
пять, прикидывая свои задачи на ближайшее будущее. Затем, чуть не
порезавшись о кривые языки разбитого стекла, пробрался в магазин. Прилавки,
потому ли, что все убиралось на ночь, по другой ли какой причине, глаз не
радовали. Я откупорил бутылку минеральной воды. В машину - предварительно
выбив остатки витрины - перетащил два круга сыру, хлеб, яблоки. Все это,
перегибаясь через откинутое сиденье, уместил сзади. Там еле осталось место
для ящика воды. Мне нужна другая машина, подумал я, отъезжая. И проблема
бензина... Сколько будет проблем. Кроме одной - свободного времени. А
значит, и все остальное решится.
Вдруг я увидел, что мне было нужно: возле булочной стоял фургон с
открытыми дверцами. Ага. Водить грузовик мне раньше не приходилось, но
справился я удовлетворительно - после того, как очистил внутренность от
лотков и перегрузил свои припасы. Слава богу, лотки были пустые, рука не
поднялась бы вываливать хлеб на мостовую. А может, и поднялась бы.
Наверное, поднялась бы. Привычные мерки надо пересматривать, ведь я теперь
могу быть сколь угодно расточительным и не истрачу миллионной доли
обрушившейся на меня собственности. Нет, дело даже не в этом. Качество.
Качество стало другим. Ежели действительно общества нет боле, то и мораль
его умерла вместе с ним, и вы знаете, меня это не огорчает. По крайней
мере, в данную минуту.
На очереди у меня был хозяйственный магазин: взять свечей, чтобы не
сидеть первую ночь в моем собственном мире впотьмах. Я не стал долго
раздумывать. Развернулся и, медленно подавая назад, выдавил витрину.
Керосинки, как хотел, не нашел, зато свечей набрал штук сто. Посомневался
и, взломав замки, проник в склад, но там из нужного мне сейчас тоже были
одни свечи. Я взял их три коробки и с тем отправился домой. На своей улице
подобрал сумку. Она лежала нетронутая, как я ее оставил. Уже был вечер, и я
сентиментально пожалел бросать сумку мокнуть под вероятным ночным дождем.
Осторожно объехав разбитые машины, подогнал фургон к подъезду. Разгружаться
полностью не стал, захватил лишь сотню свечей в початой коробке и еды на
ужин.
Я отомкнул дверь, и вдруг понял, что порога не переступлю. Ни за что.
Эти стены, эти вещи, что ждут меня там... Все - мое, и все - будто
кошмарный сон. Будто напоминание, укор прошлого, такого еще близкого, но
уже недостижимого, мертвого, по-настоящему мертвого. В городе, на улицах,
занятый, я не чувствовал этого, а тут... Выронил все, выскочил на улицу.
Нет, домой я больше не ходок. Потом, может быть... потом, да.
Я нашарил монтировку под сиденьем в фургоне и немного постоял,
прикидывая. В конце концов, если выбирать, то выбирать лучшее... Во втором
подъезде жила семья, глава которой, будучи внешторговским работником, свил
роскошное трехкомнатное гнездо. Я заходил к ним однажды по какому-то
соседскому делу. Дальше прихожей меня не пустили, но и прихожая мне
понравилась. У них, кстати, жила сиамская кошка.