"Макс Поляновский. Судьба запасного гвардейца " - читать интересную книгу автора

"кумой" называл ради уважения. Скажешь так, она и повеселеет сразу, на
шутку шуткой отвечает.
Вот к ней мы поначалу и приехали...


НОЧЬ В КОТЛУБАНИ

Рассказ шофера Васькова я привел почти дословно, перечитав записи в
своем пожелтевшем от времени журналистском блокноте.
О последующих событиях мне рассказывали поочередно и Васьков, и
Гасилов, поэтому все, что произошло позже в Котлубани, встает в памяти
зримой и достоверной картиной...
Нагруженный доверху фронтовой грузовик, разрисованный для маскировки
грязнобелыми и зелеными пятнами и полосами, остановился у небольшого
домика при железной дороге. Васек выпрыгнул из кабины, постучал в раму
затянутого черной шторой окна и крикнул:
- Анна Евграфовна, кума, отчиняйте. То я, Васек!
На мгновение тусклая полоса света прорезала ночной мрак - это Анна
Евграфовна приоткрыла дверь, чтобы впустить нежданных гостей.
Как же удивилась она, увидев на руках у офицера грудного ребенка.
Кому как не ей, старой потомственной железнодорожнице, было знать, что
всех детей давно вывезли в глубокий тыл. Но знала она и другое: на войне
чего только не случается. Потому, не задавая лишних вопросов, она приняла
ребенка из рук Гасилова, начала растапливать плиту. С Васьком она
разговаривала попросту, как с человеком давно знакомым, обращалась к нему
на "ты", как старшая к младшему. Скомандовала:
- А ну, поставь воду на плиту.
Едва шофер успел поставить ведро на огонь, хозяйка приказала ему
принести корыто, висевшее в сенях на крюке.
Ловко и умело прижимая к себе ребенка, женщина подошла к пузатому
старомодному комоду, выдвинула один из ящиков и, даже не заглянув в него,
достала на ощупь чистенькое детское фланелевое одеяло, распашонки,
чулочки.
- Это дочерино, - пояснила она. - На фронте сейчас дочка моя,
медсестра она. И муж на фронте.
Через несколько минут Анна Евграфовна, пододвинув корыто поближе к
накалившейся плите, ласково, по-матерински приговаривая над малышом,
который таращил на нее круглые глазенки, стала его мыть. Васьков стоял
рядом, поливал ребенка теплой водой из большого кувшина.
Гасилов крупными шагами ходил по комнате. Он так и остался в шинели,
надетой прямо на голое тело: постеснялся снимать ее при женщине. Анна
Евграфовна бросила взгляд на него, на разорванную рубашку и гимнастерку,
что лежали на стуле, и, конечно, обо всем догадалась. Вымыла ребенка,
завернула в большое пушистое полотенце и вновь подошла к комоду. Теперь
она вынула из нижнего ящика тщательно сложенную вышитую украинскую
сорочку.
- А это мужа моего, - пояснила она, протянула рубашку Гасилову и
глазами указала на дверь второй комнаты. - Он у меня тоже на фронте,
старый железнодорожник, заслуженный. Я ведь сейчас тоже на железную дорогу
пошла работать, составителем поездов.