"Юрий Поляков. Гипсовый трубач, или конец фильма" - читать интересную книгу автора

Андрей Львович посмотрел на часы: было двадцать минут десятого. Он
внимательно огляделся, но никого, кто мог бы оказаться режиссером Жарыниным,
поблизости не обнаружил. Тогда он попытался вспомнить, все ли электроприборы
выключил, уходя, и точно ли перекрыл газовый вентиль. Раньше за это отвечала
Вероника. Она в детстве пережила пожар, случившийся из-за оставленного
утюга, и с тех пор маниакально боялась бытовых возгораний. Теперь же вот
приходилось следить самому. Лишь после развода он осознал, сколько всего в
их совместной жизни делалось женой, причем совершенно незаметно. Кокотов
ощущал себя хирургом, который привык негромко говорить: "Скальпель!" - и тут
же получать от ассистентки блестящий остренький инструмент. "Зажим!" - и
зажим в руке. Теперь, в ответ на команду "Скальпель!" - ничего. Ничего!
Кокотов с недоумением понял, что холодильник сам по себе не наполняется
продуктами, а рубашки, брошенные в корзину, не обнаруживаются вскоре
висящими на плечиках, чистые, оглаженные и ароматизированные. Что уж там
говорить о брачном ложе, внезапно превратившемся в необитаемый остров!
Первое время, выйдя из подъезда, Кокотов тут же забывал и не мог уже
сказать наверняка: вырублены ли огнеопасные точки и заперта ли входная
дверь? То есть он был почти уверен в том, что сделал это, но стоило лишь
задуматься - и крошечное "почти" окутывалось клубами дыма, взрывалось
сиренами пожарных машин и обдавало ужасом нищего существования на пепелище.
Поначалу он бегом возвращался с полпути, чтобы перепроверить, и, разумеется,
все было выключено и вырублено. Однако на другой день наваждение в точности
повторялось, а тот факт, что в прошлый раз обошлось, служил не для
успокоения, а напротив, для мнительной уверенности в том, что уж сегодня-то
обязательно случится жуткая огнепальная катастрофа. Измучившись, Андрей
Львович придумал-таки надежный способ: перекрывая газ и запирая входную
дверь, он пребольно щипал себя за руку между большим и указательным
пальцами, щипал так, чтобы болело минут десять, а следы от щипков держались
и того дольше.
Кокотов успокоительно глянул на красное пятнышко, оставшееся на коже,
осторожно снял с уставшего плеча футляр с новеньким ноутбуком и поставил на
чемодан. От старого, испытанного "Рейнметалла", сменившего стенобитную
"Десну", он отказался совсем недавно и пока еще питал к компьютеру
осторожно-уважительные чувства.
Жарынин все не появлялся. Мимо прошла ногастая девица в неуместно
короткой для начала осени юбочке. Наверное, ей очень хотелось похвастать
своими шоколаднозагорелыми конечностями, только что привезенными с юга.
Кокотов посмотрел ей вслед с обреченным вожделением сорокашестилетнего,
небогатого и не очень хорошо сохранившегося мужчины. Вероника, бывало,
перехватив подобный его взгляд, понимающе усмехалась, сочувственно
похлопывала по переваливающемуся через ремень животу и говорила: "Даже не
надейся!"
Он, кстати, и не надеялся, почти привыкнув к своему мужскому
одиночеству. И только вот в такие мгновенья его невостребованная плоть
наполнялась вдруг тяжким томлением, как в школе, когда Колька Рашмаджанов
приносил и тайком показывал одноклассникам "Плейбой", стыренный у отца,
работавшего в Спорткомитете и провозившего запретный журнал из
загранкомандировок, рискуя партбилетом. А потом "плейбоечки" стояли у
старшеклассников перед глазами и доводили до такого состояния, что бретелька