"Григорий Померанц. Следствие ведет каторжанка" - читать интересную книгу автора

Щедрина. Временно воцарилась усталость от казней, и работу вяло оценили как
антимарксистскую, но за мной всего только установили наблюдение. Полгода
раньше - сел бы как миленький.
И вот вопрос: перестал ли я хоть тогда считать Сталина гением? Не
помню. Что-то пошатнулось, но не совсем сломалось. В 1941 году, когда нас
стали бить, кумир почти распался. А когда началась победы - я снова поверил
в главнокомандующего...
Положение Сталина как живого бога установилось еще между XVI и XVII
партсъездами. Подняться на трибуну и сказать, что Сталин грубо ошибся, в
1934 году было так же невозможно, как похулить Мохаммеда в Мекке, перед
миллионной толпой мусульман. А дальше такие мысли додумывались разве только
в лагере, да и в лагере - не всеми. На воле человек, глядя в зеркало,
шептал: "Один из нас стучит...".
Много позже, в другое, вегетарианское время, когда оставалась только
инерция культа, Петр Григорьевич Григоренко шел на трибуну районного
партактива, как на казнь. Хотя было очевидно, что казни за критику Хрущева
не будет, жизнью платить не придется. Но оставалась какая-то мистика,
окружавшая особу Первого секретаря ЦК. Который по должности был великим
теоретиком марксизма и проч., и проч., и проч., и за кощунственное попрание
этой святыни пришлось поплатиться всего только своей военной карьерой.
Перечитайте то, что Григоренко написал об этом эпизоде, и умножьте страх,
который он испытывал и преодолевал, подымаясь на трибуну, на какое-то очень
большое число. На тысячу, или даже на миллион.
И еще вспомните, что была и государственная опасность, что почти весь
немецкий народ сплотился вокруг Гитлера, что с выкриками одержимого
резонировало отчаянье безработных, резонировала обида за Версаль, и возникла
огромная военная сила, опрокидывавшая европейские государства, как карточные
домики. В 1934 г. Киров отказался от предложенной ему роли не только потому,
что плохо разбирался в международной политике. Нетрудно было создать совет
из достаточно подготовленных людей. Еще живы были Радек, Бухарин. А в
генеральном штабе еще работали способные люди. (Вспомним Тухачевского. Он
вместе с Гудерианом тайно разрабатывал в Поволжье тактику танковых армий.)
Но энергии и решимости вождя, способного противостать Гитлеру, ни у кого не
было. И создавать новый фиктивный авторитет, подобный сталинскому, времени
не оставалось. Авторитет Сталина-бога был бедствием, когда Сталин ошибался,
когда он принимал преступные решения. Но этот авторитет бога был спасением,
когда все разлеталось в прах, и оставалось только единство народа со своим
вождем, и вместо разбитых армий создавались новые армии... Немцев это не
выручило, но мы, уложив 27 миллионов, взяли Берлин...
Ветераны этого до сих пор не могут забыть. Я сам был под Москвой, и к
северо-западу от Сталинграда, и у меня в Берлине, в апреле 1945-го,
кружилась голова; несколько капель моей крови упало и на русскую, и на
немецкую землю; но ни чувство победы, ни чувство крови не заглушат во мне
разума и совести, и для меня знамя Сталина - знамя лжи, и победа его -
победа лжи, обвившей гибельную утопию коммунизма лаврами воинской славы. И
наша национальная обязанность - разделаться с памятью Сталина так же, как
немцы - с памятью Гитлера, сбросить имя Сталина со всем, что к нему
прилипло, в пекло истории. Золото народного мужества не сгорит.
Над XVII съездом партии парила тень Гитлера. Сила демократии - не на
войне. Открытая оппозиция, раскол партии был риском, на который никто не