"Григорий Померанц. Следствие ведет каторжанка" - читать интересную книгу автора

времени выбрасывают дохлую собаку - сказал об этом Черчилль), сложилась,
видимо, мысль, что секвестр несчастных крестьянских соток будет шагом от
индивидуального труда к коллективному, к коммунизму. Но надо отдать
должное - от сталинской теории движения к коммунизму через усиление
классовой борьбы, от повторяющихся волн массового террора Хрущев отказался
решительно и наотрез. Он лгал, говоря, что у нас нет политических арестов;
однако массового террора действительно больше не было. И за это он заслужил
свой памятник на Новодевичьем, поставленный Эрнстом Неизвестным, простившим
ему ругань на выставке. Хотя крестьянство своих соток не простило, и
по-своему оно тоже право.
Для полной ликвидации сталинских "перегибов" нужны были новые люди.
Старые кадры сопротивлялись. Они смутно чувствовали, что система, замешенная
на всеобщем страхе, развалится без этого компонента. И вот в Комиссию
партийного контроля (КПК) были назначены две каторжанки, Пикина и
Шатуновская. А дальше уже сама Шатуновская боролась, чтобы во все комиссии,
разъехавшиеся по лагерям, были введены бывшие заключенные. Там, где это не
удалось, дело шло медленнее. И все-таки оно шло, Комиссии на местах снижали
сроки до 5 лет (и таким образом подводили под амнистию 28.03.53 г.),
освобождали по отбытии двух третей срока и т. п.
Пикина держалась осторожно, учитывая свое двусмысленное положение в
сталинистском КПК. А Шатуновская, используя прямой провод к Хрущеву, "плохо
на него влияла", как выразился один из помощников Хрущева, до того плохо,
что ее перестали соединять с ним. Но Ольга Григорьевна звонила его жене,
Нине Петровне, и просила, чтобы Хрущев сам к ней позвонил, или звонила к
своему старому другу Микояну. Так ей удалось добиться указа о роспуске всей
бессрочной ссылки без индивидуального разбора дел. Пегов, родственник
Суслова, руководивший Президиумом ЦИК, положил распоряжение ЦК под сукно и
указа не издавал. Шатуновская довела дело до того, что Пегова сняли (хотя за
ним стоял не только Суслов, но и Председатель правительства Маленков), а
бессрочная ссылка разъехалась по домам. Этот инцидент возмутил не одного
Маленкова. Старики были недовольны многим - особенно докладом на XX
съезде, - и Политбюро попыталось сбросить Хрущева. Но Хрущев нашел опору в
Жукове, Фурцева обзвонила пленум ЦК, и большинство Политбюро превратилось в
антипартийную группировку. После этого полным ходом стала работать комиссия
Шверника. Суслов, сумевший сманеврировать при падении группировки и
примкнуть к победителю, семь или восемь раз ставил на секретариате вопрос об
увольнении Шатуновской. Он понимал, что без Шатуновской комиссия станет
ничем. Но Хрущев это тоже понимал: полное разоблачение Сталина открывало для
него огромные политические перспективы (хотя вряд ли бы он сумел толково ими
воспользоваться...).
Вот отрывок из рассказа Шатуновской в семейном кругу: "От пола до
потолка гигантские сейфы. И их десятки, наполненные документами. Разве мы
могли бы, даже если бы годами там рылись, найти. Но позвала заведующего этим
архивом, сейчас я его фамилию не помню. Меня предупредили, что это человек
Маленкова. Тем не менее, я с ним стала говорить, ну как с порядочным
человеком. Убеждать его, что вот видите, мы в силу решения XX съезда должны
исследовать этот вопрос. Что у вас есть? Дайте нам! Потому что вот мы пришли
в ваш архив, но ведь он колоссальный. А вы знакомы с содержанием этого
архива. Дайте нам то, что может послужить ключом!" ("Рассказывает Ольга
Шатуновская", с. 307).