"Николай Кириллович Попель. В тяжкую пору" - читать интересную книгу автора

субординации, не считается с должностями и званиями. Броня танков у
начальствующего состава ни на миллиметр не толще обычной.
Короче говоря, меня в этот час больше всего интересовала личная
смелость политработников. Она представлялась мне высшим проявлением их
политической зрелости.
Я посмотрел на полкового комиссара Лисичкина. По его виду нельзя было
предположить, что несколько часов назад началась война. Гладко выбрит (когда
успел?), гимнастерка отутюжена, симметричные складки упираются в пуговки
нагрудных карманов, над левым карманом, в розетке, - орден Красного Знамени.
Лисичкин, как всегда, деловито сосредоточен. Одинаково внимательно слушает
то, что говорит начальство, и то, о чем ведут речь другие замполиты.
Лишь один человек показался мне странно рассеянным, сверх меры
возбужденным. Я едва узнавал обычно подтянутого или, как у нас в армии
говорят, "выдержанного" Вилкова. "Эко, брат, тебя взбудоражило, - думал я,
поглядывая на сидящего в углу полкового комиссара. - И карандаш ты зачем-то
сточил уже наполовину, и на окна почему-то поглядываешь все время".
После совещания я подошел к Вилкову.
- Кажется, вы хотели о чем-то спросить?
- Нет, не собирался... Что же, все ясно. И вдруг как-то беспомощно
добавил:
- Страшная это штука - бомбежка. Меньше всего хотелось читать Вилкову
нотации, оглушать его громкими словами. Я понимал: надо тактично приобод
рить человека, привести подходящий "случай из жизни". Но такой случай сразу
не подвертывался. Единственное, что пришло на ум - эпизод из действий 11-й
танковой бригады в Монголии. Бригада на марше неожиданно попала под удар с
воздуха. Наших истребителей вызвать не успели. Однако люди не растерялись.
Отразили налет своими средствами и почти не понесли потерь.
- Об этом стоит рассказать бойцам, - посоветовал я. - Очень важно не
дать противнику запугать наших людей.
Вилков согласно кивнул.
А в том, что бомбежка - "страшная штука", мне самому пришлось вскоре
убедиться.
На нашем совещании отсутствовали полковник Васильев и полковой комиссар
Немцев. Приказ для их дивизии передали по радио и послали в пакете -
нарочным на броневике. Кроме того, я должен был подтвердить его устно. Во
избежание всяких неожиданностей, мы дублировали связь. Заодно я собирался
совершить с этой дивизией и марш.
Моя "эмка" и штабной броневичок, не отставая друг от друга, мчались по
разбитой проселочной дороге. Но вражеские самолеты держали под наблюдением
все коммуникации и рокады. Нас вскоре заметили и стали преследовать. Езда
превратилась в сумасшедшую гонку. Шофер резко тормозил, неожиданно
сворачивал в сторону, петлял по полю.
И тут я впервые за это утро увидел наш истребитель И-16. Но больно было
смотреть, как этот один-единственный "ишачок" самозабвенно бросился на
десять - двенадцать немецких истребителей и буквально через мгновение,
оставляя хвост пламени и дыма, рухнул на землю.
Где вся наша авиация? Почему бездействует?
Музыченко накануне рассказывал, что в авиаполку, базировавшемся во
Львове, шла замена боевой техники. Старые машины сдали, а новых получили
пока что лишь пятнадцать - для освоения. Неужели в таком же положении и