"Николай Кириллович Попель. В тяжкую пору" - читать интересную книгу автора

совсем не по-военному сдвинул на нос фуражку, почесал затылок:
- Война...
Лисичкин, как всегда, деловито записал что-то в блокнот.
Незадолго до войны был отменен институт комиссаров. Вчерашние комиссары
стали заместителями по политической части.
Новые взаимоотношения не всегда налаживались гладко. Некоторые
политработники никак не могли примириться с утратой комиссарских нрав. У
иных командиров закружилась голова от полноты "неограниченной" власти. Нам с
Рябышевым не раз приходилось ставить на место комиссаривших политработников
и зарывающихся единоначальников. Но чаще всего сама служба помогала
сработаться.
Для способного, но еще не обстрелянного Герасимова орденоносец (в те-то
времена!) Лисичкин был непререкаемым авторитетом. Лисичкин отлично знал
технику, не хуже любого командира водил танк. И сейчас, получив новый
приказ, Герасимов кивнул на заместителя.
- Мы с Емельяном Алексеевичем обмозгуем и дадим команду.
Лисичкин, заглядывая в блокнот, доложил о митингах, проведенных сегодня
утром, о выступлениях красноармейцев и командиров.
- Как с питанием?
- Полки завтракали на рассвете. Недавно обедали.
Но в аккуратном блокнотике Лисичкина были цифры, заставившие меня
вздрогнуть: цифры потерь от бомбежки. Не участвовавшая в боях дивизия уже
насчитывала десятки убитых и раненых. Многие танки и автомашины вышли из
строя...
Прямо из Львова я поехал в Яворов. Рассчитывал, что прибуду туда раньше
Рябышева, толком узнаю обстановку, быть может, наконец, раздобуду газеты для
дивизий. Во Львове я тоже хлопотал о газетах, но безрезультатно: гражданская
почта не давала - мы уже оторвались от своих почтовых отделений, а полевая
еще не развернута.
Сегодняшняя дорога отличается от вчерашней. И не к лучшему. Это уже
дорога отступления. Пока не общего, не определенного, но все же отступления.
Среди машин с ранеными - грузовики, везущие какое-то имущество. Неясно -
личное или казенное. В сторону Львова прошли машины с полукруглыми
металлическими формами полевой хлебопекарни, два "зиса" с сейфами. Весь
кузов полуторки занимает высоченный черного дерева буфет. Неуклюже
переваливается пузатый коричневый автобус с разбитым ветровым стеклом и
часто глохнущим мотором. В автобусе испуганные ребячьи лица. Мальчуган
обеими руками обнял завернутую в вафельное полотенце кошку.
Раненые не только на машинах. Они бредут вдоль шоссе, опираясь на
палки, поддерживая здоровой рукой поврежденную. У иных вместо пилоток -
белые шапочки из бинта. Одни упрямо "голосуют", пытаясь остановить каждую
машину. Другие, наоборот, предпочитают идти пешком.
Попадаются бойцы, у которых не заметишь признаков ранения. Возможно,
повязки под одеждой, а может быть... Ловлю себя на недобрых подозрениях.
У переезда железной дороги - пробка. С севера, из лесу, на галопе
выскакивают артиллерийские упряжки без пушек. Постромки обрублены.
Красноармейцы верхом.
Когда-то, давным-давно, в двадцатом, вероятно, году, я видел такое.
Батарейцы удирали, обрубив постромки, бросив пушки...
Мы с Балыковым выскакиваем из машины.