"Николай Кириллович Попель. В тяжкую пору" - читать интересную книгу автора

- Тебя к телефону.
Жена молча смотрела, как я прошел по комнате, поднял трубку.
- Товарищ бригадный комиссар, докладывает оперативный дежурный.
Командир корпуса просит вас явиться в штаб. Высылаю машину.
- Ну что? - не выдержала жена.
- Ничего особенного, Дмитрий Иванович зовет в "богадельню".
Наш штаб размещался в здании бывшей богадельни, и эта шутка, как мне
казалось, должна была успокоить жену.
Откровенно говоря, я и впрямь полагал, что "ничего особенного" не
произошло. Ночные вызовы - не такая уж редкость для нашего брата...
Рябышев встретил меня так, будто мы и не расставались после ужина.
Деловито сообщил, что минут пятнадцать назад звонил командарм
генерал-лейтенант Костенко и передал, чтобы мы "были готовы и ждали
приказа".
- Что сие означает, не ведаю, - добавил Рябышев. - Но все-таки дал
команду "В ружье", приказал частям выйти в свои районы.
В каждом шаге и решении Рябышева чувствовался опытный, знающий что
почем солдат. Дмитрия Ивановича не слишком трогала показная, парадная
сторона службы. Он все прикидывал на войну. Однако, как и некоторые его
сверстники, пользовался, случалось, старым аршином.
Убежденный кавалерист, он вначале не скрывал своего презрения к танкам.
"Не казачье это дело. Вони да грохоту больше, чем толку. В 39-м году, между
прочим, танки ваши отстали от моих лошадок".
Я горячо и небезуспешно обращал Рябышева в танковую веру. Но на
Рябышева влияло, конечно, не только мое красноречие. Вдумчивый и
добросовестный командир, Дмитрий Иванович в конечном счете не мог не
полюбить могучую, покорную человеческому разуму и умелой руке технику. В
один прекрасный день, когда командиры в присутствии семей и гостей
соревновались на танкодроме в искусстве вождения машин, он обогнал меня, а
потом поддевал:
- Надо владеть техникой, милый мой...
"Милый мой" - моя поговорка. И если суровый, сдержанный Дмитрий
Иванович начинал пользоваться ею, я понимал, что этим самым он желает
выразить свое доброе ко мне чувство или перейти со служебного тона на
товарищеский. Так было и сейчас.
- Будем, милый мой, ждать приказа, - сказал Рябышев. Вызванные по
тревоге штабные командиры занимали места за столами. Рядом ставили чемоданы
с НЗ, как их называли иногда дома, "тревожные чемоданы": два комплекта
белья, бритвенный прибор и небольшой запас продуктов - минимум, который
позволяет отправиться на войну, не заходя больше домой.
Штабники ворчали. В самом деле, что может быть неприятнее тревоги
накануне воскресенья. День испорчен, планы, которые исподволь составлялись в
семье всю неделю, сломаны. Как тут не ворчать! Кто-то уныло сострил:
- Концерт продолжается.
- Нет, - возразил другой, - это начался уже спортивный праздник: бег с
чемоданом по пересеченной местности.
Все казалось обычным. Ни Рябышев, ни я, ни еще в меньшей мере
кто-нибудь из штабных не предполагал, что это война.
Может показаться странным: накануне я заезжал к Музыченко, чтобы
подтвердить правильность наших с командиром предположений, Рябышев своей