"Михаил Попов. Плерома " - читать интересную книгу автора

обычным порядком, когда бы не повестка из военкомата. Все, кому исполнилось
семнадцать, получали такие, военное ведомство желало загодя ознакомиться с
состоянием "призывного материала".
Вадим прошел комиссию, если так можно выразиться, с блеском: ни
плоскостопия, ни дальтонизма, даже стоматологу нечего было делать у него во
рту. Всю жизнь он священнодейственным образом чистил зубы, что дало свой
результат.
Но обнаружился один неожиданный изъян. Настолько неожиданный, что к
обнаружившему его врачу подошли и другие, составился непреднамеренный
консилиум. Диагноз был однозначный - фимоз.
- Ты что, - спросил у Вадима длинный дядька с землистым, прыщавым,
искривленным лицом, - никогда онанизмом не занимался?
Допризывник отрицательно помотал головой, оглушительно краснея. Ему
было стыдно не перед прыщавым доктором, не перед толстой медсестрой с
базедовой шеей, он стеснялся рыжего доктора, стоявшего чуть в сторонке. Он
почему-то казался Вадиму не совсем посторонним переживаемому им медицинскому
стыду.
- А почему? - искренне заинтересовался прыщавый.
- Мне сказали, что... отвалится, - сказал Вадим и тут же болезненно
понял, что сказал это зря.
- Кто?
- Не скажу.
Прыщавый хмыкнул, медсестра тоже издала неприятный для его самолюбия
звук. Рыжий только дернул скулой.
Выше уже говорилось, что брат и сестра Барковы спали в одной комнате, и
однажды, выскользнув бесшумно из-за искусственной стены, Маринка застала
брата, скажем так, в сомнительном положении. Это не был акт подлинного
рукоблудия, скорее исследовательские действия, спровоцированные вчерашней
мальчишеской болтовней по дороге из школы. Но он ощутил себя пойманным на
чем-то не просто гадком, но и преступном. Маринка стала для него в чем-то
Майбородой. В тот самый момент умненькая сестричка ничего не сказала. Через
три дня ее уложили в больницу на очередное переливание, и брат поймал себя
на странных мыслях - хорошо бы Маринку продержали "там" подольше, чтобы она
позабыла обо всем. А еще великолепнее, чтобы она осталась в больнице
навсегда при этом своем рыжем докторе, раз уж он так с ней носится. Вадиму
было трудно себе представить, как они тут будут в этой комнате жить втроем:
брат, сестра, и знанье сестры о стыде брата.
Дня через три после своего возвращения, когда нервное ожиданье Вадима
спало (может быть, забыла?), она вдруг сказала, тихо, как бы и не совсем в
его сторону, что, по мнению доктора Сергея Николаевича (рыжего), у
мальчиков, которые занимаются неправильными разными делами, вот то самое
место может взять однажды и отвалиться. У Вадима хватило сил сделать вид,
что к нему это не относится, хотя внутри у него ныли-переливались разные
чувства. Он ненавидел умненькую сестричку за то, что она продала его, с
такой укромной ошибкой совершенно чужому человеку, но, вместе с тем, был,
как ни странно, и благодарен, что она позаботилась о нем как старшая
родственница, взяла на себя труд посоветоваться со специалистом по поводу
открывшегося у него стыдного изъяна. Вадим не представлял себе, как бы сам
это сделал.
Надо ли говорить, что после этой брошенной вскользь реплики,