"Валерий Попов. Третье дыхание (повесть)" - читать интересную книгу автора

"Как? А творожной массы нет?" - "Творожной массы нет".
Хорошо, что мы еще газом не отравлены - порой она газ включала, но
забывала поджечь. Точней - в этот момент замечала, что позабыла спички
купить. Уходила за спичками, но оказывалась совершенно в другом месте,
причем надолго. А газ все шел. Так что на минном поле жили при ней, жизнью
рискуя.
Утром - лезу в холодильник и вижу, что зыбкий пакет с молоком
наклонился и вылился в тот отсек, где я хранил (в холодильнике положено)
ленту для пишущей машинки: теперь она не черная, а белая у меня. Полпакета
молока все-таки вытащил, спас. "Ну доешь, прошу тебя, эту кучку каши в
кастрюльке. Видишь - молоко сейчас выльется!"
- "Нет!" Молоко в раковину выливаю. Вот так! "Обязательно, - дрожат ее
губы, - утро со скандала надо начинать?" - "Но разве я это делаю?
Ты!" - "Я? - Глаза ее блещут гневом. - Я разве что-нибудь сказала
тебе?" - "Ты - не сказала, ты - сделала!" - "Я вообще не делала ничего!"...
Это верно. Может, это моя энергия созидания конфликт создает? И ежели на все
плюнуть, махнуть рукой, все еще и успокоится? Нет. Отец скрипит половицами,
успокоиться не дает. Его мощный силуэт нашу жизнь как-то еще поддерживает,
расслабиться не дает. "Батя лютует" - эта фраза поддерживает меня. Но сам бы
он хоть на что мобилизовался, чем бы помог! С трудом я приучил после ванной
белье его на батарее подсушивать, мокрым в грязное не совать. Этого я
добился, зато теперь любуюсь на батарее его кальсонами. Чтобы он, высушив,
еще и убирал это - эта стадия безнадежной оказалась. Помню, задумал вчера
перед сном: если хоть чуть постарается отец, уберет утром кальсоны с
батареи - значит, выкрутимся общими стараниями... если нет - то нет. Нет.
Стой и любуйся: белые флаги кальсон.
Теперь еще - кастрюльки. Музей ржавых наших бед. Сохранять, что ли, их
как нашу память духовную? Или - выбросить? Если Нонна ушла - то и больную
эту память, видно, выбросить надо? Уничтожить этот рассадник микробов нашей
беды. И, пользуясь ее отсутствием, новую жизнь тут начать, чистую и
блестящую, как новая эмалированная кастрюля?
Хорошо б. А пока надо отцовскую миску найти и вложить туда раритетную
гречневую кашу, после чего, глядишь, освободится кастрюлька для молока, а
там, глядишь, засияет и все остальное.
Курочка по зернышку клюет. Где же миска? Наверняка у отца в его хламе.
Слышит наверняка, что я тут брякаю... Не принесет! Ему его величественные
писания важнее. Это я только зачах на мелочах!
- Привет, отец. - Боюсь, что произнес это без особой душевности.
Миска, естественно, на его рабочем столе, с присохшими объедками.
Убрать, а тем более - вымыть ему в голову не приходит. Не его масштаб.
Это - мой масштаб. Вокруг его лысого кумпола нимб сияет! С досадой
поморщился, когда я потревожил его, поганую миску убирая.
Шваркнуть ее на пол, уйти?! Купить новую никелированную кастрюлю как
знак новой, разумной жизни и гордо и одиноко отражаться в ней?
- ...Пошли завтракать, - буркнул я. Унес его миску, сполоснул. Каши
положил. Отец еще долго не появлялся - забыл, видимо, о моем приглашении
среди своих трудов. Наконец, когда я уж отчаялся, зашаркали шаги его.
Приближается! Ура.
...Ошибаешься! Щелкнула щеколда - надолго, наверняка в уборной
закрылся. Раньше не мог? Хоть бы немножко учитывал семейные дела, мог бы