"Владимир Федорович Попов. Разорванный круг (Роман, 1968) " - читать интересную книгу автора

Я ведь права имею, правда, на легковую. И веселее ему будет, и помогу
чем-нибудь...
Брянцев взглянул на Хлебникова: не истолкует ли тот просьбу Кристича
как заранее продуманный маневр посадить в машину своего соглядатая?
Хлебников так и понял.
- Я не возражаю, - сказал он. - По крайней мере, потом никаких
нареканий не будет. Тем более что маршрут тяжелый - Средняя Азия. Если
испытывать солнцем, будем испытывать на трассе Ташкент - Джизак.
Когда выходили из института, Брянцев тихо сказал Целину:
- В другой раз на всякие такие разговоры я буду не вас, а Сашу Кристича
с собой брать. У него и выдержки и такта гораздо больше.
- У него кожа целая, - зло бросил Целин. - А я давно уже без нее
хожу...


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В глубине души Брянцев верил, что на свете есть судьба, как ее ни
назови: стечением ли обстоятельств или игрой случая. Но верил в нее
по-своему. Он был убежден, что все обуславливает твоя способность решать
жизненные задачи, только задачи эти ставит перед тобой судьба. В его
представлении вся жизнь человека походила на шахматную партию. С одной
стороны - ты, с другой - судьба. Исход зависит от того, насколько ты умен,
искусен, терпелив, прозорлив. Но случается порой, что судьба дает тебе мат в
два хода. Так произошло с ним четыре года назад.
Он решил отказаться от путевки в санаторий и поехать к своему
фронтовому другу, который давно звал его к себе в гости, в станицу
Федосеевскую.
"Ну что санаторий? - писал друг. - Не надоела ли тебе жизнь по
расписанию? На заводе - по гудку, в санатории - по звонку. Приезжай ко мне.
Вставать будешь с зарей, на Хопре рыбки половишь, днем, в жару, передремлешь
в саду под яблонями, а вечерком - опять на Хопер. Если в августе приедешь,
на вечерний перелет ходить будем. Ружья у меня есть, только патронов захвати
побольше. Ну чем тебе не райскую жизнь обещаю?"
Брянцев не устоял перед искушением. Сел на самолет - и махнул в Ростов.
Но, прежде чем отправиться в Федосеевскую, решил заглянуть к отцу, в город
своей юности Новочеркасск.
Не был он в этом городе лет пятнадцать. Отец не часто навещал сына -
невзлюбила старика Тася. Будь он хилым, болезненным, нуждайся в ее помощи и
доброте, она относилась бы к нему, как к родному отцу. Но хотя Алексей
Георгиевич здоровьем не отличался - какое уж там здоровье у человека
шестидесяти пяти лет, прошедшего империалистическую, гражданскую и
Отечественную войны, - держался он подчеркнуто бодро, ни на какие боли не
жаловался и не особенно утруждал других заботами о себе. Даже белье норовил
постирать себе сам, чему обучило его вдовство, и злился, когда за это
бралась невестка. Да и уезжать из города, где родился, где долгие годы
работал на чугунолитейном заводе, где знал каждого третьего, не хотел. В
праздничные дни надевал старик свои регалии - два солдатских "Георгия",
орден Красного Знамени за гражданскую, да за Отечественную ордена Кутузова и
Суворова, и горделиво расхаживал по улицам.