"Александр Попов. Новая Земля [H]" - читать интересную книгу автора

цыпочках подкрадывался к маме.
Помню, однажды, прогостив три месяца с сестрой Настей, которая была
младше меня на два года - а мне тогда было пять лет, - в деревне у тети, мы
приехали домой и увидели в маленькой кровати, в которой я и сестры тоже
когда-то спали, страшненького, красноватого ребенка; мама сказала, что он
наш брат Сашок.
Я спросил ее, где она его взяла. Сестра Люба - она была старше меня на
пять лет - засмеялась. Настя же разделила мое любопытство - с интересом и
жалостью она смотрела на этого странного, сосущего соску человечка.
Мама чуть улыбнулась и, потрепав меня за щеку, сказала, что выловила
его в Байкале, что он был нерпенком, отбился от стаи, подплыл к берегу и
стал плакать. Мама его поймала. Попав в ее руки, он сразу превратился в
человека. Я спросил - где же она нашла меня?
- Где я взяла тебя? - переспросила мама и посмотрела на папку, который,
улыбаясь, покручивал свой жесткий черный ус и курил возле открытой форточки.
- Мы в то время жили на самом Севере. Однажды ночью вышла я на улицу и вижу:
несутся по тундре олени, много-много. Умчались они, и только я стала
заходить в дом, как вдругуслышала, кто-то плачет. Подошла. Вижу:
маленький-маленький, с варежку, олененок. Лежит на снегу, сжался весь. Это и
был ты. Взяла я тебя на руки. Пла-ачешь! Заливаешься. Ты, наверное, отбился
от оленьего стада. Унесла тебя в дом. И только ты отогрелся, как сразу же
превратился в мальчика.
- Как! - воскликнул я, когда мама закончила рассказ и, как ни в чем не
бывало, занялась этим страшненькимчеловечком. - Как! Я был оленем?!
От волнения у меня выступили слезы, и рот не закрывался, когда я
замолчал. Я забежал вперед мамы, чувствуя недоверие к рассказанному, и прямо
посмотрел в ее похудевшее за последнеевремя лицо, желая только одного, чтобы
ее глаза или она сама сказала мне: верь!
Мне кажется, что если бы она тогда сказала, что рассказанное неправда,
я не захотел бы ей поверить.
- Я был оленем! Как вы могли об этом молчать?! - долго восклицал я,
совершенно не понимая, почему взрослые так слабо и странно разделяют мой
восторг.
Ночью я долго не мог уснуть. Прижимал к себе кошку Марысю и шептал ей,
целуя в ухо и в нос:
- Марыся, я был оленем. Вот так-то! А кем ты была, когда не жила со
своими папкой и мамой? Лисичкой?
Марыся что-то урчала и облизывалась: она перед этим съела кусок пирога,
утащив его со стола, за что мама прогнала ее на улицу и сказала, чтобы она
больше не приходила домой. Я ее тайком пронес в комнату и положил в свою
постель на подушку.
В зале над фанерным старым комодом висел большой портрет, и я в детстве
никак не мог поверить, что изображенная на нем красивая, с глубоким взглядом
блестящих глаз и перекинутой через плечо толстой косой девушка - это моя
мама в молодости. К сорока годам от ее былой красоты мало что осталось. Вот
только родинка все та же - большая и коричневатая. Она была у мамы на
подбородке. Я любил эту родинку. Забирался, бывало, к маме на колени и
целовал ее. И спрашивал, как это она у нее появилась, такая большая и
красивая. Она говорила, что большие родинки бывают у счастливых людей, и при
этом как-то сразу задумывалась, а я трогал родинку и приставал с