"Александр Попов. Человек с горы" - читать интересную книгу автора

Григорий буквально выхватил из рук электрика стакан, нетерпеливо
опрокинул в него бутылку, и старику показалось, что скотник досадовал на
бутылку, что она медленно пропускала через горлышко светлую желанную струю.
Выпил не выпил, но - будто воздух - вдохнул в себя, закрыл глаза и с минуту,
не шевелясь, сидел, блаженствуя. Налил старику, но тот отвел его руку.
- Знаем, знаем, дед Иван, что не пьешь, - сказал, усмехаясь,
Пелифанов. - Думал, может, с горя примешь. А ты, похоже, все такой же - и в
радости, и в горе чужой нам. Чужак, вот кто ты! - не сердито, а как-то
непривычно для себя рассудительно сказал Пелифанов и выпил водки так, что,
похоже было, в горле хрустнула косточка. Григорий тоже выпил. Молча
посидели, отдышались, поели сухого хлеба. Старик, жмурясь или хмурясь - было
неясно в сумерках, посматривал на Ивана и Григория - как разительно они
изменились за несколько минут! У них стали сверкать глаза, распрямились
плечи, словно избавились мужики от нелегкого недуга.
Налили еще, но уже спокойно, без порывов жажды, и выпили не спеша.
Старик улыбнулся, чему-то покачал головой. Пелифанов заметил.
- Что, дедушка Иван, усмехаешься? Вроде осуждаешь, - сказал электрик,
откусывая от сухаря.
- А чего мне, сынок, вас осуждать? - ответил Иван Степанович. Помолчал
и значительно-тихо произнес: - Вы сами себя осудили.
- Не понял! То есть как же так - присудили?
Григорий непонимающе смотрел на старика и электрика и косился на
бутылку, как бы побаиваясь, что она может исчезнуть.
Иван Степанович не торопился с ответом, разворошил в топке алые
головни, полюбовался на метавшийся огонь, с неохотой перевел взгляд на
захмелевшего, раскрасневшегося Пелифанова:
- Совсем не догадываешься? А ежели подумать?
- Гришка, может, ты догадался?
Пелифанов толкнул скотника плечом, но тот не ожидал - упал с топчана и
в первое мгновение, быть может, подумал, что посягнули на бутылку. Крепко
сжал ее в клешнятой загорелой руке и кивнул головой на стакан:
- Выпьем?
Но Пелифанов досадливо отставил стакан подальше:
- Ну, тебя! Дай с дедом поумничать. - Беспричинно засмеялся, но
замолчал и прищурился на старика: - Ты, дед Иван, голову не морочь: как я
себя мог присудить?
- Хм, молодой, а сообразиловка не фурычит, что ли. Пьешь - вот и
присудил себя, что тут неясного? Зверь не пьет, дерево не пьет - чисто и
ясно живут. Вон, гляди на коров: ежели пили бы горькую, какое молоко ты брал
бы от них, милок? Не молоко - а гадость! А ежели яблонька пила бы - какое
яблочко ты срывал бы? Поганое! Так-то! По естественному закону живут корова
и яблоня, а потому и радуемся мы их молоку и плодам. А что пьяный человек?
Какой плод от него? Вот и выходит, добрый человек, что присудил ты себя к
нерадостному плоду. И тебе от него худо, и людям, что рядом с тобой, не
радостно. Так-то!
- Н-да, старина, рассудил ты, - посмеялся Иван, но не сердито и не зло.
Задумался, помолчал. - Слушаешь тебя - умно сказано, а как копнешь твои
мысли - глупость видишь. Что же ты, старый, сравнил человека с коровой и
деревом? Нехорошо. Обидно! С коровой нас рядом поставил. Григорий, тебе
обидно?