"Александр Попов. Человек с горы" - читать интересную книгу автора

лютики, сок скошенных трав.
Вспоминалось старику летнее солнце и накатившая на него туча. Слышалась
ему веселая бегучая капель сначала робкого, тонкого молодого дождя, потом -
припустившего, повзрослевшего и, как подросток, бурно веселившегося. Но
проходит три-четыре минуты, - и сильный, крепкий ливень начинает трепать и
низко пригибать травы и ветви, вспенивать землю, и кажется, что никто не
может воспротивиться этому дождю молодости, силы, задора. Однако не долог и
этот дождь, - вырывались из-за туч солнечные ливни. Дождь постепенно утихал,
и вскоре тонкие разноцветные водяные нити беспомощно висят над землей,
растворяясь в воздухе. Через минуту другую дождь словно бы умирает, красиво,
радостно, этими тонкими радужными нитями. Любил Сухотин короткие летние
дожди. Когда дождь долгий, затянувшийся - уныло живется человеку. Когда же
не долго и не коротко идет дождь, - отчего-то не запоминается. Но когда
дождь пронесся, за короткий час отхлестал, отсверкал, родился и умер, -
помнил Иван Степанович такой дождь долго.
Он горько подумал: "А почему человек не может так же красиво прожить и
умереть? Почему мы отравляем свою жизнь, калечим ее, избегаем истинной
красоты?" Нахмурился:
- Спать, старый, пора. Зачем пустое перемалывать?
Но на противоположном сеновале кто-то чихнул и зашуршал, сползая на
пол. Старик прищурился.
- Ты, что ли, Иван? - спросил он.
- Ну-у, - хрипло прогудел Пелифанов.


x x x


Старик сполз с сена и присел на корточки рядом с Пелифановым, который
шурудил клюкой в "буржуйке", поднимая из-под золы тлеющие жаркие угли и
подкидывая поленья.
- Дед Иван, печурку растормошим, чайку заварим - ве-село заживем, -
говорил Пелифанов, уже протрезвевший, но трясущийся. - Эхма, стопарик бы!
Потом - хоть в пляс. А, дед, как? Есть у тебя сто грамм? Откуда у тебя,
трезвенника! А ты почему такой хмурый? А-а, краем глаза видел - бабы тебе
подвалили. Ничего, до свадьбы заживет. Кровь у тебя на затылке запеклась,
как корка хлеба. Что, болит? Вот-вот, и подавно надо остограммиться... Там
кто храпит? Э-эй, ты, что ли, Григорий? Вставай, сто грамм ищи! Чего урчишь,
живо-живо вставай, а то головешку за шиворот запихаю.
Григорий покатился с сена и с грохотом упал на пол. Но вскочил довольно
бодро. Тер ушибленный бок. Постоял, подумал, значительно поводил своими
смешными косоватыми глазами и неожиданно, хлопнув себя в грудь, вскрикнул:
- У-у, балда, вспомнил: имеется заначка, мужики!
Пелифанов потер ладони:
- Живей, живей, Григорий батькович, неси ее сюда.
Григорий откопал в сене бутылку, поцеловал ее, зубами отхватил пробку,
втянул всей грудью от горлышка водочный запах и весело-властно крикнул:
- Давай стаканы - чего мешкаешь? Сил нету терпеть.
Стакан нашелся один. Первым выпил Пелифанов, занюхал рукавом своей
промасленной стеженки, хотя на столе лежал кусок хлеба.