"Александр Попов. Надо как-то жить (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Вера Матвеевна. - Искупаешься в нем с десяток раз и - как молодой...
- Ну? - мычал Михаил Ильич.
- А русских там - пропасть! - перебивал жену Александр Ильич. - Так
порой и мерещится, что снова очутился где в Союзе... В Израиле и нищий,
самый что ни есть бездомный не пропадет: на бережку моря палаточку разбивай
и - живи себе на здоровье. Теплынь! Комаров нету! А покушать - у-у-у, ноу
проблем. - И под "ноу проблем" он щеголевато щелкал пальцами; а младший
грубо кашлял в кулак. - Ресторан или закусочная закрываются - и столько
выбрасывается доброго харча, вернее, выставляется для бедноты, что диву
даешься. Уж мы-то с Верой знаем: какие-никакие, но торгаши теперь! А в
России как: приготовили котлеты, но сегодня не продали, завтра могут
загнать, послезавтра, а то и послепослезавтра. В Израиле не то, братцы мои:
утром приготовил, а ежели не продал до вечера - выбрасывай. Выбрасывай,
голубчик, не финти! Подловим - худо тебе будет. Так-то! Ну, что, родненькие
мои, двинем в Израиль?
- В Израиль!
- Ну, поучи ученого!
Михаил Ильич слушал напряженно, враждебно. Иногда замечал:
- Ты, Саня, про свою новую родину говоришь так, точно экскурсоводом
заделался. Назубок выучил текст и - понесло тебя. - Помолчав, мог добавить
не без яда в голосе: - Или - из тебя? Слабительное принял или объелся еще
там, на своей новой родине, чем несвежим, к примеру, котлетками? И вот -
желудок испортил...
А так больше отмалчивался, низко склонив свою вечно встопорщенную,
сдавалось, наэлектризованную, голову. Но временами, поддаваясь воздействию
спиртного, наступательно обрывал брата:
- Да ты чего буровишь, Сашка? Все-то у тебя ноу проблем! Но как можно
бросить Набережное? Оно же в сердце! Точно клапан! Понимаешь,
дурило-мученик? Вросло оно в сердце. Да и разуй ты глаза, брательник: как от
этакой красотищи можно по доброй воле отказаться! - И Михаил Ильич широко,
по-хозяйски горделиво обводил рукой, захватывая и немаленький кусок неба,
будто и оно было составной частью села.
Александр Ильич в ответ бормотал, ища в себе злости на брата хотя бы
крошечку. Но не находил. Ворчал:
- Тоже, что ли, в чичероне подался? Или объелся чем несвежим да
испортил желудок?
Однако, в голосе не чувствовалось ни торжества, ни иронии, скорее -
растерянность. Послушно смотрел, куда указывал брат.
Большое, развернувшееся рукавами на все четыре стороны света Набережное
с сосновой рощей, с поросшим березами и осинами распадком, который у
окраинных домов расползался влажными, болотистыми луговинами, с волнами
полей и огородов вдали было поистине и бесспорно прекрасным местом. Усадьба
Небораковых огородом выходила на самый берег зеленцеватого пруда размером
сто шестьдесят пять на сто девяносто семь шагов Михаила Ильича, - зачем-то
подсчитал однажды; он вообще любил всему учет и счет. Сосновые леса,
которым, посмотри на них сверху, конца и краю не видно, безбрежьем синеют
вдалеке и выплескиваются где-то далеко-далеко к Байкалу. Само село - это все
крепкие дома, это просторные усадьбы с хозяйственными постройками, банями,
гаражами, тракторами и телегами во дворах, с мычащей и блеющей животиной, с
кудахтаньем и кряканьем, с детскими, наконец, голосами. Паршивенького,