"Александр Попов. Родовая земля (Роман, отрывок)" - читать интересную книгу автора

простудился, тяжело хворал, и потому был ненадежным помощником. Григорий
занимался утугами, раз в три-четыре года ему удавалось продать небольшое
стадо крупного рогатого скота на приисках. Разрослась пашня, однако пшеницы
сеял мало - увидел большие выгоды в картошке, которая оказалась надежным
кормом для скота, в особенности для свиней, и на рынке бойко расходилась.
Исподволь Григорий Васильевич сделался самым крепким в Погожем
хозяином. На него работало до десяти-двенадцати наемных - строковых и
годовых; имел лавку в Иркутске. С годами стал обладать такой силой в общине,
что при очередном переделе стоящих пойменных лугов к нему отходили лучшие, и
никто не возмущался, потому что знали - в случае чего Охотников
посодействует.
Евстафий Егорович умер уже глубоким стариком, перед японской. На эту
войну угодили Михаил с Иваном; отец мог откупить сыновей от службы, однако
не стал, сказал им:
- Послужите, сыны, царю-батюшке, коли я, убогий, не сумел. Дед ваш был
солдатом - помните! Так-то!
В бою под Вафангоу Иван был тяжело ранен в голову, долго пролежал в
госпитале Владивостока, потом служил в интендантской роте. Михаил, после
неудачного наступления армии Куропаткина на реке Шахэ, был взят в плен,
однако уже через два месяца бежал, скитался по Маньчжурии, голодал,
обморозил пальцы на ногах; весной вышел на русские позиции. Вскоре,
отлежавшись в госпитале, попал в страшное Мукденское сражение; снова угодил
в плен вместе с другими двадцатью двумя тысячами солдат и офицеров. Около
двух лет он прожил в лагерях на японских островах, но вернулся в Погожее
крепким, здоровым, помолодевшим. Издали с подводы увидел высокий, с
четырехскатной крашеной кровлей родной дом, не выдержал, побежал к нему,
припал небритой щекой к лиственничному венцу, вдыхал терпкий припыленный
запах. За праздничным столом в кругу родных и односельчан уважительно,
минутами восхищенно рассказывал о трудолюбивых японцах, о порядках и обычаях
в диковинной заморской стороне, о необычной природе и животных, но потом,
глубоко помолчав, добавил:
- Глаз любил, а сердце молчало. Так, братцы, хотелось домой, в родную
землю!
Со временем Иван переселился на Байкал, в небольшое сельцо Зимовейное,
учредил рыболовецкую артель, поставлял копченого и соленого омуля и другую
рыбу в иркутскую лавку отца, на рынки слобод и поселков; взял в жены бурятку
Дарью. Она родила Ивану троих девочек с раскосыми глазами, но с мягкими
волосами и светлыми лицами. Отцом Дарьи был эхиритский бурят Бадма-Цырен
Доржиев. Он не был крещеным, относил себя, по примеру своих умерших
родителей, к буддистам, однако внешне придерживался, как и большинство
приангарских бурят, русских православных традиций и правил, а в великие
праздники даже хаживал в церковь соседнего старожильческого села и
накладывал на себя крестное знамение. Жил он с семьей в большой юрте из
пятигранных бревен, которую год от году все реже переносил, перегоняя скот с
летников на зимники и - обратно: переходил на более выгодный оседлый образ
жизни. Стал засевать пшеницу, развел смородиновый сад, рыл котлован под
пруд, чтобы разводить на продажу карпов и сомов, пользовавшихся спросом на
иркутских базарах и ярмарках. Бадма-Цырен прослыл за одного из богатейших в
своем улусном околотке, имел до пятисот голов крупного рогатого скота, табун
монгольских лошадей, несчетно овец и коз; построил мельницу, и она время от