"Александр Поповский. Пути, которые мы избираем" - читать интересную книгу автора

раздражения, идущие по чувствительным нервам в мозг, выходят оттуда
качественно иными, с точным "адресом" и "датой" прибытия к рабочему месту.
Вдумайтесь хорошенько: изучая процесса, текущие в шейном узле, физиолог как
бы исследует самый мозг. То, что нелегко проследить в черепе, можно
наблюдать в узле. Я живу этими идеями двадцать с лишком лет и глубоко
сожалею, что не мне, видимо, придется их осуществить. Может быть, вы будете
счастливей меня...
Девушке послышались в его голосе грустные нотки. Она взглянула на
добрые серые глаза ученого и подумала, что ей повезло: у нее чудесный
учитель, превосходной души человек.
Первые опыты не давались молодой аспирантке. Она не была хирургом и
считала, что обучиться этому искусству нелегко. Много хлопот причиняла ей
подопытная кошка. Трудно было с ней совладать и еще труднее ее усыплять.
Кошек, кстати сказать, она не любила и даже побаивалась их.
Быков научил аспирантку обнажать шейный узел и нерв, идущий к нему,
показал, как прикреплять к рычажку аппарата третье веко животного, которое
сокращалось, когда нерв раздражали электрическим током. Лента на барабане
тем временем регистрировала частоту сокращений мигательной перепонки.
Методика опыта была разработана безукоризненно. Возбудив нерв шейного узла,
можно было тут же наблюдать результаты возбуждения.
- Возьмите эту кривую, - сказал он однажды помощнице, протягивая
запись, сделанную им некогда на закопченной бумаге. - Она пролежала у меня
двадцать пять лет. Внесите ее в вашу работу.
Кривая не очень нужна была девушке, но она деликатно спросила:
- Вы полагаете, она пригодится?
- Да, вероятно.
Она взяла кривую, но в работу ее так и не внесла.
- Не торопитесь с выводами, - наставлял он ее, - изучайте методику,
думайте над ней и избегайте поспешных открытий.
Требования ученого не имели ни малейшего шанса на успех. Руки Шевелевой
не могли не спешить и не доискиваться чего-либо нового.
Прошло немного времени. Аспирантка научилась сажать кошку под колпак,
где эфир ее усыплял, и приспособилась обнажать симпатический нерв у шейного
узла. Теперь она могла уже позволить себе приступить к заданию ученого.
Склонив голову и надвинув на глаза шлем со вделанными в него
увеличительными стеклами, она днями и неделями трудилась. Надо было видеть,
как ее пальцы снимали прозрачную оболочку нерва, как стальные острия терзали
нервные волокна, а взор, казалось, пронизывал их структуру, чтобы понять всю
сложность работы. Площадь ее деятельности не превышала одного сантиметра -
во всем животном ее занимал лишь крошечный кусочек нерва. Она сидела порой
по многу часов, бессильная оторваться от мучительного труда. Все исчезало в
эти часы: лаборатория и весь мир. Лишь приход ученого приводил ее в себя,
она откидывала козырек шлема и опускалась на стул.
- Вы напоминаете мне арабскую лошадь с шорами на глазах, - сказал он ей
однажды: - мчитесь бешеным галопом, пока не сорветесь и не свалитесь с ног.
Когда лаборантка спросила ее однажды, как не надоест ей без устали
копаться в этих "серых, безрадостных жилках", девушка улыбнулась.
- В этом нерве, который не толще суровой нитки, - сказала она, -
природа упрятала четыре тысячи волокон. Рыться в них одно удовольствие. Я
могу их заставить приводить в действие органы и мышцы, заложенные бог знает