"Дана Посадская. Леди Рут (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

Не знаю, зачем я коснулся ее лица. Кожа была маслянистой от пота.
Посеревшая ткань узкого платья давила на пышные формы.
Хвала небесам, говорить она не умеет. Страшно представить, что бы тогда
полилось с ее вечно влажных припухших губ.
Несчастная тварь, ни на что не пригодная. Неспособная даже понять, что
вызывает во мне отвращение.
Я отвернулся и снова сказал:
- Убирайся!
Она еле слышно вздохнула и опустилась на пол, пытаясь обнять мои
сапоги. Я отшатнулся. Она поползла; ее платье задралось, обнажив белесую
мякоть коленей. Она извивалась возле самых моих ног, словно моля, чтобы я на
нее наступил. Что ж, я доставил ей это удовольствие.
Затем, так и оставив ее в кабинете, я вышел наружу, в ночь, тяжелую,
летнюю, мрачную. С неба как будто сыпался черный песок, пахнущий кровью,
пустыней, закатом. Я подумал о Берте, бледной и рыхлой рептилии, жалко
распластанной там, на твердом полу. Бабочка-капустница, ржавыми булавками
приколотая к жесткому картону.
Я сел в машину, и та понеслась, точно живая, на запад, во тьму, к
оврагу, где рыжие волки пируют над россыпью черных костей, а шиповник пылает
пурпурными язвами...

Я доехал до кладбища минут за десять. Звезды были солеными, тусклыми,
словно у тысячеглазого Аргуса все глаза затянуло стеклянными синими
бельмами.
Калитка испачкала мне ладони пронзительно пахнущей ржавчиной.
Кровь пахнет ржавчиной.
Кровь. Алые браслеты на белых запястьях.
В слепом полумраке я наизусть отыскал это место. Ее могилу.
Паутина и грязь покрывали надгробие, точно проказа. Я смотрел на него,
серое, как пепелище, и видел ее короткое имя: Изабель; чужую, не нужную мне
фамилию, и две даты: рождения и смерти.
Между этими датами, точно в тисках, были зажаты, были расплющены ее
девятнадцать лет; ее короткая горячечная жизнь. Жизнь богатой истеричной
девочки, потерявшей родителей (где-то живших, но равнодушно-далеких, как
пожелтевшие лица портретов) и заточенной одной, словно в фамильном склепе, в
роскошном доме, где на кроватях лежали холодные шелковые простыни, а из
пустых провалов зеркал по ночам выходили пыльные тени.
Девятнадцать лет. Облезлый волчонок с медовыми злыми глазами,
оставлявший клочья вырванной с мясом окровавленной шерсти на удушливых
пышных коврах, заглушавших ее полночные вопли. Она тушила об эти ковры
сигареты, оставляя черные дыры (точно проколы вместо глаз на старых
фотографиях) и разбивала о зеркала бокалы с красным вином, заливавшим ее
подбородок и шею.
Красное вино, красное, как кровь...
Девятнадцать сожженных, изрезанных шрамами лет - и из них два отчаянных
года, когда мы нашлись и были вдвоем - одинокие дети с позолоченными черными
губами; мальчик и девочка, два одичавших израненных волка, отыскавшие вдруг
свое отражение посреди раскаленной пустыни и припавшие, точно к куску
свежего мяса. Мы обожали и ненавидели, мы раздирали друг друга когтями и
сладострастно лизали раны. Мы танцевали, зажмурив глаза, над жерлом вулкана,