"Виктор Потапов. Он назвал ее удивлением (Сб. "Фантастика-83")" - читать интересную книгу автора

пораженный. Поселка больше не было. В легкой утренней дымке передо мной
раскинулся прекрасный город. Невысокие здания, словно вырезанные из
хрупкого золотистого камня, скрывались среди чуть тронутой осенью зелени,
белесый туман висел, затаившись в тенистых улицах, размывая очертания
домов и деревьев, а разноцветные остроконечные крыши с широкими и
волнистыми, как оборки, краями были залиты ярким солнцем. И на каждой,
сверкая множеством граней, нежно и певуче звенели под порывами ветра
большие хрустальные шары.
Я взял Ее за руку. Ее, чье имя - Та, которую я люблю, - и мы пошли по
улицам старинного города, в котором никто не жил уже добрую сотню лет, где
мостовая была покрыта тонким слоем песка и между плитами пряталась яркая
зелень.
Мы заходили в дома, нас окружали чужие вещи, безмолвные и преданные
навеки, залитые синим светом, струившимся сквозь цветные стекла овальных
окон. Причудливый орнамент покрывал золотистые стены. Живой волной
скользили голубые яркие линии, затем в их бег ненавязчиво вплетались
сиреневые эллипсы, кольца, желтые треугольники и зеленые квадраты. Рисунок
сужался, темнел, становился пронзительным, ярким и неожиданно разбегался
замысловатым узором беспомощных розово-фиолетовых овалов. И постепенно, то
накатываясь, то исчезая, в голове начинала звучать тихая и чистая мелодия,
послушная изгибам линий, гамме цветов. Каждый дом пел свою песню,
мурлыкал, наигрывал, сообщая о сегодняшнем настроении своих хозяев.
Сегодняшнем... но какого дня? Какого столетия? Какой вечности?..
Порывами налетал ветер, и тогда по мостовой, словно акробаты,
кувыркались послушные бурые листья. Ветер носился по улицам, поднимал пыль
и, бросая ее пригоршнями в хрустальные шары на крышах, тут же затихал,
чтобы послушать их призрачное звучание. И вновь срывался и мчал,
посвистывая и гудя в узких переулках, замолкал, выносясь на берег древнего
канала, и, перепрыгнув его, петлял между изгрызенных временем рыжих
холмов.
Иногда ему надоедала эта извечная игра, и он начинал путать Ее волосы,
бросая лукаво их мне в лицо, и, обидевшись на наше к нему равнодушие,
затаивался и дышал из древних стен и плит неуловимо-изменчивым и временами
как будто знакомым запахом молчаливой тайны.
Пришел и прошел день.
В "деревенской гостинице", приготовленный заботливой рукой, нас ждал
ужин. Звучала музыка. Три неизвестных инструмента, взволнованно
перекликаясь, сплетая голоса, кружа, тоскуя, пели о несбыточном - о любви,
о вечности, о тоске, которая летит по вселенной, призывая - где ты любовь,
где ты?.. Ее тонкие пальцы лежали у ножки бокала, еле заметно подрагивали,
мягкий свет переливался в перламутре ногтей. И все вместе: музыка, белизна
затканной гладью скатерти, бледное золото шампанского в бокале и Ее
рассеянная красота поднимали во мне уверенность в чудесности нашего
будущего и обязательном немыслимом счастье.
Утром, когда я проснулся, то долго не открывал глаза, чтобы еще хоть
немного продлить ощущения ночи. Мои мысли бродили где-то в закоулках
воспоминаний, они были огромны, и я растворялся в них так окончательно,
что долго не мог вернуться.
Открыв наконец глаза, я увидел - на столе в треугольнике солнца,
прорывающемся сквозь, кружево ставня, сидела бабочка.